Он родился в «вечной ссылке», вырос в семье меннонитов, а потом стал православным священником. Протоиерей Геннадий Фаст сегодня известный проповедник, богослов, автор многих книг и настоятель храма равноапостольных Константина и Елены города Абакан. Как он успевал служить, писать и воспитывать пятерых детей и успевает ли сейчас общаться с внуками? Как сохранил близость с родными, оставив веру предков и перейдя в Православие? Как удержать подростков в Церкви? Обо всем этом отец Геннадий рассказал .

Ссыльная семья

– Отец Геннадий, я знаю, что вы родились в семье ссыльных. Родители были высланы, когда депортировали советских немцев?

– Нет, моего отца арестовали раньше, в 1938 году. Арестовали как врага народа. Родился он в зажиточной семье, но после революции всё их имение разграбили, уничтожили. Он был 1905 года рождения, поэтому успел закончить сельскую десятилетку, что для того времени редкость. Всю жизнь был простым рабочим, в тридцатые годы жил и работал в колхозе, в бытность колхозником его и арестовали. Сначала обвиняли как фотокорреспондента иностранной разведки, потому что он еще в юности увлекся фотографией и с двадцатых годов фотографировал (благодаря чему у нас много семейных фотографий того времени). Потом этот пункт отменили, но его всё равно осудили – за создание контрреволюционной организации. Организации, которой никогда не существовало.

10 лет отец отсидел в Соликамлаге, а потом был отправлен в ссылку в Новосибирскую область, в село Чумаково, и туда к нему приехала моя мама. Ссылку его объявили вечной, а это означало, что и дети, и внуки, и правнуки, если они родятся, будут ограничены в своих правах, смогут проживать только в этом селе. В 1951 году родился мой брат, в 1954 – я. Родились мы не просто в семье ссыльных, мы сами с рождения были ссыльными – брат до пяти лет, я до двух. После XX съезда КПСС отца реабилитировали, и наша семья уехала в Казахстан.

– А поженились ваши родители до ареста отца или мама приехала к отцу как невеста к жениху?

– Они поженились до ареста, у них родилось двое детей, но девочка прожила всего год, а был у нас еще один брат, 1936 года рождения, то есть на 18 лет старше меня. Как раз в 1954 году он закончил школу, и в том же году детям врагов народа разрешили поступать в вузы. У него не было паспорта, а была только справка «сын врага народа», и с этой справкой он поступил в Томский университет. Так что вместе мы не жили, но на каникулы он приезжал к родителям, и впоследствии мы много общались, дружили. В 2005 году он преставился.

– Десять лет в лагере не могли не подорвать здоровье, а когда вы родились, отцу было почти 50. Хватало ли у него сил заниматься вами?

– Хватало. Крепкое здоровье было у отца, прожил он 87 лет. Когда мы с братом рождались, некоторые ругали родителей: «плодите нищету, сирот». Но когда папа скончался, брату было 40, а мне 37 лет.

Росли мы не сиротами, в дружбе, любви, вере, получили, как и старший брат, высшее образование (хотя к этому папа, можно сказать, уже ничего не приложил). Работал он всегда честно, дома тоже много чего делал, очень любил столярничать и даже сам изготавливал мебель – покупной мебели у нас дома почти не было. Нас он тоже обучал различным ремеслам, мы ему помогали. Конечно, таким умельцем, как папа, я не стал, сам мебель не мастерил, и вообще я человек непрактичный, но инструмент в руках держать умею и физической работы никогда не боялся. Приучил нас папа трудиться.

А самое главное – родители нас любили и показывали пример. Я уехал из родительского дома в 21 год, то есть прожил с ними достаточно долго, и за всё это время не видел не то что ссоры между ними, но даже какой-либо размолвки. Когда я потом узнал, что такое в семьях бывает, мне это казалось дикостью. Ну а то, что сейчас сплошь и рядом происходит, просто какая-то фантасмагория. Когда же рассказываю молодым людям, в какой среде я рос, они говорят: это нереально, так не бывает. А я, говорю, не представляю, что может быть по-другому.

При этом во многом мои родители были людьми очень разными. Отец – добряк, трудяга, трезвенник (ни капли за всю жизнь не выпил), но человек простой, рабочий, а мама, хотя и закончила всего 6 классов (она была моложе отца, 1914 года рождения, в двадцатые годы далеко не все имели возможность получить даже среднее образование), филигранно-интеллигентная, утонченная. Думаю, если бы она могла получить образование, стала бы хорошим литератором. Мама писала каллиграфическим почерком и без единой ошибки, описывала годы репрессий (на немецком языке), Библию знала практически наизусть, вела занятия в воскресной школе, много читала, прекрасно разбиралась в литературе, пела, играла на гитаре и нас старалась приобщить к музыке.

Мы, все три брата, унаследовали от отца полное отсутствие музыкального слуха, тем не менее каждый вечер в 10 часов мама собирала нас со средним братом на сыгровку, у нас были мандолины и немецкая мнемоническая грамота – не нотная, а цифровая. Вот эту средневековую музыкальную грамоту я знаю и на мандолине играть умею, но скорее как механик, а не как музыкант.

Община меннонитов и золотые свадьбы

– Родители были лютеране?
– Меннониты. Эта деноминация возникла чуть позже лютеранства, в тридцатые годы XVI века, в Голландии. Мои предки оттуда, потом они сбежали от инквизиции в Пруссию, там прожили больше двух веков, онемечились, и даже фамилия получила немецкое звучание – Фаст (вообще они были Ван дер Фесте). А при Екатерине II и Александре I переехали в Россию, и здесь мы тоже уже больше двух веков. Кроме русского языка, родители знали plattdeutsch (платтдойч — немецкое наречие под голландский) и литературный немецкий, но у нас дома разговаривали только на литературном языке.

– Дома по-немецки общались?

– Да, с родителями я до самого их ухода говорил только по-немецки, даже язык не повернулся бы заговорить с ними по-русски. С братом, конечно, говорили и по-русски, и по-немецки.

– В шестидесятые годы в Казахстане мальчикам из верующей семьи, наверное, пришлось многое претерпеть?

– Конечно. Помню, в начале шестидесятых дымовуха влетала во время собрания – молились мы на дому. В семидесятые, случалось, комсомольцы нас били. Понятно, что это им не просто разрешали, но рекомендовали, поэтому ходить на богослужения было опасно, тем не менее мы регулярно ходили. В школе мы не были ни октябрятами, ни пионерами, ни комсомольцами, и это тоже многих раздражало. Мне в этом смысле доставалось меньше, чем брату – когда через три года приходил мой черед, учителя уже понимали, что будет то же самое, и на меня уже так не давили.

Но и потом было непросто: меня дважды изгоняли из университета. Сначала из Карагандинского, потом я поехал в Томск, восстановился с потерей года в Томском университете и закончил его. Работал на кафедре теоретической физики, занимался наукой, но меня и оттуда уволили.

А в восьмидесятые, когда я уже был священником, до уголовного дела дошло. На второй день Пасхи должен был быть суд. Но не вызывают, не вызывают, а потом вызвали и дали справку: дело закрыто за отсутствием состава преступления. 1986 год, уже перестройка началась.

– Во-первых, Бог помог. Перед нами не стоял вопрос: выбрать Бога или мир? Мы избирали Бога.

В Караганде, где прошла большая часть моего детства, жили в то время многие освободившиеся из тюрем, лагерей, ссылок (не только немцы, но и русские, украинцы), и было 18 общин разных конфессий. В нашей меннонитской общине было 800 взрослых. Я рос в среде тысяч немцев, и никто из них не разводился, не делал аборты. В детстве я неоднократно бывал на золотых свадьбах… Сейчас иногда спрашиваю молодых людей, бывали ли они на золотых свадьбах. Конечно, не бывали, часто даже приходится объяснять, что это такое.

А отдельно, где-то за рамками наших общин, существовал греховный безбожный советский мир, и мы находились по разные стороны баррикад. Мы жили в том мире, учились в школах, университетах, но были не от мира. И когда я принял Православие, это так же осталось: православные приходы и храмы были такими же островками в окружающем их враждебном мире.

Помог, конечно, и пример родителей. Роль семьи колоссальна.

Ну и община – как вся, так и отдельные молодежные собрания. Общение со сверстниками, которые разделяют твою веру, твои ценности – необходимая поддержка для подростка, для молодого человека. Сейчас молодые люди приходят в храм, там молятся, общаются с Богом, а помолившись, расходятся, общины часто нет. Бог, семья и община – то, что позволяло нам жить не так, как жил мир.

Переход в Православие

– Несмотря на пример искренней веры, когда слова не расходились с делами, вы перешли в Православие. Можно догадаться, что это был выбор не от разочарования, а в результате глубоких богословских размышлений, сравнений?

– Конечно, не от разочарования. Я еще в отрочестве обратился к вере сознательно (воспитание много значит, но каждый должен пережить личную встречу с Богом) и был, несмотря на молодость, активным проповедующим братом, а когда переехал в Томск и восстановился в университете, познакомился с Игнатием Лапкиным (в то время он был прихожанином Покровского собора г. Барнаула – прим.ред. ) и протоиереем Александром Пивоваровым. В результате общения с ними я увидел, что по Библии протестантские учения вступают в противоречия, а православное учение, которое казалось мне дремучим и полусуеверным, на самом деле и есть учение Священного Писания. Это был шок!

И еще я понял, что протестантское общество, несмотря на многие плюсы, ограничено: и потолки низкие, и многого там просто нет. Например, апостол Иаков говорит: «Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак., 5, 14-15) . Ничего этого в протестантизме нет. В Православии есть таинство соборования, а в протестантизме вообще нет никаких таинств, вся вера субъективна: молишься, стараешься жить по заповедям, исповедуешь веру. А тут открылась сакральная сторона веры.

Мне открылось, что Православная Церковь – Церковь истинная, созданная Христом и апостолами и сохранившая преемственность по сей день, а протестантизм, увы, лишь ветви, которые в своих положительных вещах питаются соками исторического древа христианства, но во многом и отпали от древа.

Это был очень непростой для меня период, много пришлось читать. Потом отец Александр меня крестил.

– Вы не через миропомазание присоединились к Православию, а крестились?

– Да. У меня были мучительные сомнения, но потом от Самого Господа я получил знак, что надо принять крещение, и очень этому рад. Знаю некоторых людей, которые из подобных общин перешли в Православие через миропомазание, и сам ради икономии могу не отказать и принять из протестантизма через миропомазание, но лучше, конечно, креститься, и для меня крещение, которое я воспринял как таинство, имело огромное значение.

– Как родные отнеслись к вашему выбору?

– Старший брат, который родился до репрессий, не сразу, но очень внимательно отнесся к моему шагу. В отличие от нас, двух младших, он в шестидесятые-семидесятые даже позиционировал себя атеистом, с головой ушел в науку, занимался математикой, астрономией, к вере шел трудно, но когда пришел, принял крещение в Православной Церкви, а родители и другой брат воспринять это не смогли. Родителям было очень тяжело.

Отношения сыновней и родительской любви не прекращались до самой их кончины (мама умерла в 1991 году, папа в 1992), но они очень переживали, что я сделал такой выбор. Особенно мама. Но я как сын попросил у родителей благословения… Не на священство – этого они не вместили бы, — а на всё, что я делаю для служения Господу, Который у меня не изменился. Не сразу, но через некоторое время отец дал мне такое благословение.

– А со средним братом не спорили?

– С ним у нас были жесткие дискуссии, но это в прошлом. Теперь не спорим, потому что жизненные пути определены. Он пастор, живет в Германии, но служит также в Казахстане, половину времени проводит там. Встречаемся, общаемся по-братски, в чем-то нам очень легко общаться – нас объединяет любовь к Богу, Библии, — но жизненные пути разные, поскольку Православие он не принял.

Не разделяя службу и семью

– Женились вы на православной девушке?

– Да. Познакомились мы в протестантской общине, но шли в своих поисках в ногу: я крестился, а через две недели моя будущая жена присоединилась к Православию через покаяние. Она в детстве была крещена, но, как многие крещеные, не получила никакого православного воспитания, потом вслед за своей мамой пришла в протестантскую общину. Там мы познакомились и вместе пришли к Православию. Это было еще до женитьбы.

– Она сразу приняла ваше решение стать священником? В советское время этот путь обрекал семью на изгойство.

– Еще в период нашего знакомства я сказал ей не только что люблю ее, но и что буду всю жизнь служить Богу. Она приняла это совершенно естественно, мы шли вместе и по жизни, и по вере, и по службе – она пела на клиросе и 30 лет была псаломщицей. Можно сказать, «без отрыва от производства» родила пятерых детей, которых мы, естественно, тоже воспитывали в вере. Дети росли при храме, мальчики с раннего детства пономарили, девочки пели на клиросе, и одна из них может сама вести службу.

Я никогда не чувствовал разделения между службой и семьей, у меня впечатление, что я 24 часа в сутки служу Богу, а дети вовлечены в этот процесс как в храме, о чем я уже сказал, так и дома. Мы вместе жили – не просто под одной крышей, а общей жизнью.

Я всегда пишу только ручкой, и одну из моих книг дочка набрала на компьютере. Я же вместе со старшей дочерью «учился» в университете – все ее курсовые и диплом прошли через меня. Она на искусствоведа училась, а я всегда увлекался искусством, в юности одно время даже художником хотел стать, и мне просто было интересно. Старший сын учился на радиофизика, случалось, что мы с ним вместе рассчитывали электрические цепи. А младший учился в авиационном – тут уж он втягивал меня в авиацию. Я рассказывал ему из аэродинамики, что помнил по университетскому курсу.

Одна дочка у меня экономист – в эту тему я не вникал, не мое. Зато она по жизни… Ее зовут Марфа – и она такая и есть! Замечательная дочка!

Мужское воспитание

– Ваш младший сын теперь авиадиспетчер. Мужская профессия! Пожалуй, не менее ответственная, чем хирург.

– Да, это профессия, где ошибаются не больше одного раза. Он учился увлеченно и так же увлеченно работает. Мне это очень приятно – действительно мужское дело. Притом что в нашей семье до него никто профессионально не был связан с авиацией, и он в детстве авиацией никак не интересовался, но вот один наш прихожанин, авиатор, посоветовал ему, сказал, что есть такая замечательная профессия для настоящих мужчин. Сын пошел в авиацию и очень этому рад.

– Приучали ли вы сыновей к физическому труду, как в свое время вас с братом приучал отец?

– Я уже говорил, что по этой части мне до отца далеко, но мы жили в доме на земле, даже в 40-градусный мороз приходилось ездить за водой на колонку, убирать снег со двора и с крыши. Рубили дрова, топили печку, копали и поливали огород, потом снимали урожай. Приучены они с детства к работе, которая многим современным молодым людям незнакома.

И учиться они начали рано. Поскольку я по образованию физик и до сих пор физику очень люблю, занимался с сыновьями физикой, когда они еще были дошкольниками. Например, закон Архимеда им рассказал до школы или в начальных классах. Они всё записывали и помнят мои уроки.

Еще я брал сыновей, особенно старшего, в свои миссионерские поездки. Что всегда присутствовало в нашей семье, так это путешествия. Хором не построили, а ездили много. Всё это очень памятно, сближает, расширяет кругозор.

Конечно, занимались мы и духовным образованием детей, проводили с ними дома занятия по Закону Божьему, по Библии.

«И не стыдно? У тебя же папа – батюшка!»

– Вы с братом росли, когда за веру преследовали, травили. В девяностые отношение к Церкви изменилось, и в этом смысле ваши дети росли в более благоприятных условиях, понимали, что их отец — уважаемый в городе человек. Но, наверное, в таком комфорте есть и свои минусы?

– Апостол Павел говорит: «Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть в обилии и в недостатке. Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп., 4, 12-13) . Любящим Бога всё служит ко благу: и гонения, и почет.

Старшие дети захватили и советскую эпоху. В 1986 году, когда у нас уже было трое детей, на третий день Рождества к нам пришли с обыском. Матушка спросила: «Детей увести?». «Нет, оставляй», — сказал я. Девять часов шел обыск, дети при этом присутствовали.

Две старшие девочки еще застали время, когда все вступали в октябрята-пионеры, а они, естественно, не вступали. Но уже не было такого давления, обстановка менялась, только по инерции многое еще шло по-старому. С другой стороны, на их глазах восстанавливалась епархия. Это была весна, эпоха возрождения, и дети мои в возрождении активно поучаствовали.

Да, они видели, что их отец, как вы сказали, уважаемый в городе человек, причем сначала их это вообще не интересовало. Будь ты хоть президент, хоть сапожник, для малыша ты просто папа, но потом, когда они стали что-то соображать, пошли в школу, заинтересовались, в чем особенности нашей семьи, и мне пришлось даже объяснять им, почему нас знают в городе. Но они не заносились, не замечал я ни у кого из них гордыни.

Было другое – это крест многих поповских детей и на приходе, и в городе. Балуется ребенок – ему делают замечание, а когда это сын или дочь священника, некоторые взрослые считают нужным добавить: «А еще батюшкина дочь» или «И не стыдно? Ты же батюшкин сын». Сильно их это доставало, о чем они мне рассказали уже позже, когда выросли и стали анализировать.

А если сравнивать мое детство и их, то мне кажется, что нам было труднее в религиозном отношении, в исповедании веры, а им – в отношении нравственном. Потому что все стали называть себя верующими, многие действительно воцерковлялись, и уже никого не удивляло, что, допустим, артист снимается в очень сомнительном фильме и при этом ходит в храм. Стерлась грань между Церковью и миром, между добром и злом. В наше же время были четкие грани, приходилось определяться, по какую ты сторону.

Крещение

– Многие дети, выросшие в те годы в верующих семьях, и не только неофитских, в переходном возрасте начинали бунтовать и переставали ходить в храм. У ваших детей не было такого бунта?

– Проблемы переходного возраста, конечно, имели место, но ни у кого из моих детей никогда не вставал вопрос о том, чтобы уйти из Церкви. Сейчас самое большое искушение у подростков из христианских семей – стремление жить, как все. Не отрекаться от Православия, но при этом быть как все даже по внешнему виду. В наше время во всём был контраст – даже одежда отличала нас от мирских.

Слияние мира и Церкви – большое искушение, через которое в подростковом возрасте прошли все мои дети, да сейчас им приходится через него проходить. Но по милости Божьей все сохранили веру.

И храм, и улица

– Часто православные родители спрашивают: как удержать детей в Церкви?

– Помню, когда сыночку было года четыре, старушка-прихожанка спросила его: «Ты когда вырастешь, батюшкой будешь?». Он смотрит на нее и отвечает: «Ну, если Господь призовет, то буду». Я своим детям с ранних лет говорил, что служение Богу – это Божье призвание. Не только священническое служение, но и любая жизнь по вере. Но есть и синергия, человек – соработник Господа и должен прилагать усилия. Безусловно, личный пример родителей и атмосфера в семье имеют огромное значение, но этого недостаточно. Молодым необходима молодежная среда.

Воскресные школы для детей есть сейчас почти везде, только уж у совсем ленивых настоятелей нет, а вот молодежная работа пока слабое звено в Русской Православной Церкви. А без молодежного общения в переходном возрасте, в юности единицы удерживаются в Церкви. Потом, ближе к 30 годам, многие возвращаются, но уже успев немало нагрешить, и некоторые, вернувшись из греха, даже священниками становятся.

– Вы следили за кругом общения своих детей?

– Это было сложно, они все в 17 лет уезжали из дома на учебу. Мы до сих пор тесно общаемся, по милости Божьей отношения всегда оставались доверительными и дружескими, но с 17 лет они шли в свободном плавании, оказывались в разных ситуациях, проходили через них.

Ну а в детстве, когда жили дома, они общались с самыми разными людьми, не только верующими. Один круг общения – храм, воскресная школа, православная гимназия, а другой – улица. Мои дети все прошли через улицу (чего сейчас не бывает в больших городах), и это очень хорошо – они играли с соседскими детьми, общались.

– Это же нормально, что они общались не только с верующими сверстниками?

– Конечно, нормально. В моем детстве тоже была улица, много детворы, все общались. Учился я в советской школе, в университете, и всюду появлялись друзья. Мы не должны изолироваться. «Вы – соль земли… Вы – свет мира» (Мф., 5, 13-14), — говорит Господь Своим ученикам. Монашество – путь для немногих, большинство христиан жили и будут жить в миру. У меня есть немало и школьных, и университетских друзей, с которыми мы поддерживаем связь. Я не считаю, что надо общаться только с верующими, да это и нереально.

Не потерять корни

– Все ваши дети уже имеют свои семьи?

– Да, в прошлом году последнюю дочку замуж выдали. У нас уже 5 внуков, ждем шестого.

– Их женихи и невесты были верующими или приходили к вере уже после знакомства с ними?

– Чаще второй вариант. Только младший сын женился на девушке, которую я исповедовал, когда она еще в младших классах училась. Ее мама активная прихожанка, мое духовное чадо, и она, естественно, тоже с детства воцерковлялась. Другая моя невестка и три зятя проходили путь воцерковления, познакомившись с моими детьми. Один сначала даже некрещеный был. Все они замечательные люди, все создали брак через венчание.

– Советуются ли с вами сыновья и зятья, как воспитывать внуков?

– Они все мужчины самостоятельные, ответственные, надежные. А внуки у меня еще маленькие – старшая внучка во втором классе, остальные дошкольники. На лето внуков привозят к нам, дочери приезжают, иногда по месяцу с нами проводят. Весело у нас летом, многолюдно. Одно дело – рассматривать фотографии внуков или приехать ненадолго в гости, подержать на руках, и совсем другое — когда три месяца вместе живем. Пусть ты занимаешься своими делами, а внуки играют, всё равно приятно и объединяет, обогащает.

– Несмотря на то, что дети давно живут в другом городе, вам удается сохранять патриархальные традиции?

– Мы хотим, чтобы они сохранялись, и всё возможное для этого делаем. В прошлом году в Караганде на 100-летие со дня рождения моей мамы собрались все потомки моих родителей – 45 человек. У нас родственники в Томске, в Германии, со всеми общаемся, и наши дети стремятся к этому общению.

В патриархальных обществах были понятия семьи, родни, рода и народа. Семья у нас есть, родня есть и даже род есть – мы знаем свою родословную с XVI века. Очень важно ощущать свои корневые основы.

8 июня 2012 года настоятель абаканского храма святых равноапостольных Константины и Елены, автор нескольких фундаментальных научных трудов по библеистике протоиерей Геннадий Фаст прочитал лекцию студентам . По окончании лекции священник ответил на вопросы заведующего библейской кафедры МДА протоиерея Леонида Грилихеса.

— Отец Геннадий, мы очень признательны, что Вы встретились со студентами нашей академии, провели семинар по книге Песнь Песней. Встреча с Вами — это всегда «пир» библейского текста. Расскажите, когда Вы впервые познакомились с Библией.

— Родом я из глубоко верующей протестантской семьи. Наша мама с детства занималась со мной и с моим братом Священным Писанием. Мы жили в Казахстане с двух лет, и можно сказать, что я вырос на библейских историях из детской Библии. В 10 лет моя двоюродная сестра привезла маленький Новый Завет на немецком языке. Меня потрясло его чтение, я читал, прячась за сараем. И это было одно из самых сильных впечатлений моего детства. Я наслаждался Словом, читая на родном немецком языке, оно касалось души и звало меня к Богу, и с тех пор я стал искать: как родиться свыше. Это стало самым главным в моей жизни, хотя мне было только 10 лет. Позднее, уже в другом казахстанском городе, куда мы переехали, у нас сложился библейский кружок, где мы часто собирались. Потом, в студенчестве я встретился с Православием. Мне открылось, что там, где я плавал раньше — было только озерцо, а Православие — целый океан. Прежде всего это касалось творений святых отцов, в которые я ушел целиком. Древние языки я стал изучать уже позже. Библия всегда была моей ежедневной книгой. Ее читаешь не просто информативно и даже не просто как святыню, а именно как слово Божие, как пищу для души. Так, пророк Иезекииль некогда в видении съел книгу. Для меня Библия — это хлеб.

— Ваша пастырская деятельность связана с Сибирью, где произрастает, как мы сейчас видим, то семя, которое Господь заронил в Вас еще в 10 лет. И сейчас в этой сибирской сложной почве произошел плод — многие люди, которые сформировались вокруг Вас, не только пришли через Вас к Богу, но и стали библеистами, расскажите про них подробнее.

— Мы собираемся вместе с прихожанами и проводим библейские занятия. И в этом отношении «библеистами» становятся обычные прихожане. Но есть и те, для кого слово Божие стало предметом их богословской и научной работы. Это, например, о. Александр Классен, который сейчас преподает в Томской духовной семинарии, это диакон Роман Штаудингер, преподающий там же. Диакон Роман защитил работу по библеистике: «Образ пророка Иеремии», а сейчас работает над книгой пророка Иеремии. У него получается своеобразное «Евангелие от Иеремии». Так же к ним относится о. Арсений Соколов, получивший хорошее образование и в Москве, и в Риме. Он написал толкование на книгу Иисуса Навина и на книгу пророка Амоса, а теперь хочет перейти к исследованию книги пророка Осии. Это библеист «до мозга костей». Кроме них есть и другие священники и активные прихожане, которые, хотя ничего и не пишут, но очень любят Библию и живут ею. Сейчас мы уже разъехались по разным местам, но продолжаем общаться и встречаться.

— Отец Геннадий, расскажите, пожалуйста, конкретно о Ваших трудах.

— Первая книга вышла в советское время, когда не было доступа к академической богословской науке и к литературе. Богословская мысль, тем не менее, жила и тогда во многих людях. Ее невозможно было угасить, как невозможно было угасить молитву. Первая книга называлась «Толкование на книгу Апокалипсис» и была составлена на основе толкования святого Андрея Кесарийского. Потом я учился в Московской духовной семинарии и академии заочно, уже будучи священником. В качестве диссертационной работы я выбрал тему по толкованию книги Песнь Песней. Потом была составлена работа «Этюды к Ветхому Завету», на основании курса лекций, прочитанных мною на богословско-пастырских курсах в Красноярске. «Этюды» изданы в 2-х томах, третий пока еще не вышел в свет. Далее было составлено толкование на книгу Екклесиаста. В настоящее время я работаю над толкованием книги пророка Аввакума (особенно рассматривается тема библейской теодицеи). Особенности моих трудов — привлечение древних языков и иудейского предания и, конечно, в основе — толкования святых отцов. При рассмотрении библейских текстов в качестве примеров и иллюстраций нередко привлекаю образы из художественной литературы.

Сайт МДА /Патриархия.ru

Материалы по теме

Митрополит Волоколамский Иларион: Судьбу Сретенской семинарии окончательно решит Синод [Интервью]

Настоятель Абаканского храма в честь святых равноапостольных Константина и Елены , миссионер

Имя при рождении - Генрих Генрихович Фаст, родился 22 декабря года в селе Чумаково Михайловского района Новосибирской области в протестантской немецкой семье Генриха и Елены Фастов.

Генрих Фаст, отец будущего протоиерея, был арестован в году, обвинён в создании контрреволюционной организации и после 10-летнего лагерного заключения он был отправлен в “вечную ссылку” в село Чумаково, как “враг народа”, Елена Фаст последовала за супругом. После развенчания культа личности Сталина отец был реабилитирован, и семья переехала в Казахстан . Там, в верующей протестантской немецкой среде, прошли детство и юность Генриха Фаста.

«…Вырос я в глубоко верующей протестантской немецкой семье и среде. Одно из ярких впечатлений детства – маленький карманный Новый Завет, который я получил в десять лет и жадно читал, прячась от шумных детских игр. С тех пор я навсегда полюбил Слово Божие. Тогда же, в десять лет, я впервые сознательно обратился к Богу. И позже, когда я занимался наукой, вера и наука жили во мне, порой пересекаясь и сливаясь, но большей частью раздельно, разделяя как бы и мою жизнь надвое… »

После школы Генрих поступает на физический факультет Карагандинского университета. Несмотря на успехи в учебе, в конце четвертого курса студент он был исключен из Карагандинского университета за религиозные убеждения, но в том же году восстановился в Томском университете, после окончания которого в году был оставлен сотрудником кафедры теоретической физики, но через полгода вновь был изгнан за проповедь Евангелия .

Параллельно с учебой шла в те годы у Генриха и другая жизнь. Протестантизм казался ему слишком сухим, и поиски истины привели его к знакомству со служившим тогда в Новосибирске протоиереем Александром Пивоваровым и с жившим в Алтайском крае исповедником Игнатием Лапкиным , уже отсидевшим за веру свой первый срок и готовившимся ко второму. Эти два человека, а также усиленное изучение церковной истории и творений святых отцов Церкви произвели в душе Генриха полный переворот, и на пятом курсе он принял крещение в православной Церкви с именем Геннадий.

«Уже на старших курсах университета я соприкоснулся со Святым Православием и понял, что только в нем могу обрести спасение своей души. Передо мной открылся новый удивительный мир свято–отеческого учения, чистый источник благодати Божией в Таинствах церковных. Пятикурсником я принял святое крещение в Православной Церкви. Теперь уже не было той раздвоенности веры и науки. Душа желала и стремилась только к богопознанию и служению Христу. Поэтому после второго изгнания из университета я, оставив мир сей, пошел служить в Русскую Православную Церковь… ».

Многие пришли к православной вере или утвердились в ней благодаря лекциям отца Геннадия в православном лектории, который действует при государственной универсальной научной библиотеке Красноярского края с года (2 лекции в месяц).

Женат, пятеро детей.

Награды

Церковные:

Светские:

• почетный гражданин города Енисейска (30 июля 2014, решением Енисейского городского Совета депутатов № 63-406)

Сочинения

Книги

• Ты воскресни, птица Феникс!, 1992
• Свет и тени Голгофы, 1993
• Небесная лествица, 1994
• Енисейск православный, 1994
• Семь дней на Святой Земле, 1997
• Толкование на книгу Песнь Песней Соломона, 2000
• Зигзаг молнии в ненастный день, 2002
• Толкование на Апокалипсис, 2004
• Этюды по Ветхому Завету, книга первая, 2007
• Этюды по Ветхому Завету, книга вторая, 2008
• Толкование на Екклесиаст, 2009
• Кто Она для нас? Православное учение о Богородице, 2010

Статьи

• Идите, научите все народы, крестя их…// Церковный вестник, 2010, № 19

С Крещения начинается полноценная жизнь человека в Православной Церкви. Но современный человек часто с подозрением относится к этой новой жизни. Ее польза для него неочевидна. В этой книге протоиерей Геннадий Фаст, священник с большим пастырским опытом, рассказывает о важных аспектах Крещения, основываясь на случаях из собственной практики, и отвечает на вопросы о том, что часто может оттолкнуть человека не только от Церкви, но и от Бога вообще. Издание предназначено для тех, кто собирается принять Таинство, и для тех, кто хочет глубже понять его...

• 8 апреля 2014, 14:15

Жанр: ,

В этой книге современного пастыря и авторитетного богослова протоиерея Геннадия Фаста представлен цикл бесед, посвященных учению Церкви о Богородице: это пророчества и прообразования о Божией Матери, содержащиеся в текстах Ветхого Завета, учение о Деве Марии, заключенное в Евангелии, Церковном Предании, а также в апокрифах. Речь пойдет и об историческом аспекте учения о Богородице в христианской Церкви, о том, как постепенно раскрывалось учение о Божией Матери. Беседы-лекции проходили в публичном православном лектории в г. Красноярске и теперь предлагаются читателю в виде книги. Они написаны живо и доступно и никого не оставят равнодушным, тем более что Богородица каждому из нас очень близка и дорога и занимает в нашей духовной жизни очень важное...

• 18 января 2014, 00:26

Жанр: ,

+

Многие личности оказали влияние на историю человечества, но ни о ком не спорят так долго и так ожесточенно, как о Христе. Никто не дискутирует о личностях Конфуция, Мухаммеда или Эйнштейна, но говоря о Христе, мы сталкиваемся с величайшим разбросом мнений – даже среди тех, кто считает себя христианами. О Нем снимают фильмы, Его изучают на конференциях, Ему молятся, на Него надеются. Его называют «Сын Божий», «Целитель», «Учитель», «Спаситель». Христиане считают Его Богом, мусульмане – величайшим пророком человечества. Так кто же такой Христос?..

Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС...

Протоиерей Геннадий Фаст родился в 1954 году в Новосибирской области в глубоко верующей протестантской немецкой семье. Отец после 10-летнего лагерного заключения был отправлен в село Чумаково в "вечную ссылку" как "враг народа", мать последовала за ним. Здесь и появился на свет будущий автор "Толкования на Апокалипсис". После развенчания культа личности Сталина отец был реабилитирован, и семья переехала в Казахстан. Там, в верующей протестантской немецкой среде, прошли детство и юность будущего православного пастыря. Неся служение приходского священника, и имея большую семью (у него пятеро детей) отец Геннадий заочно окончил в Троице-Сергиевой лавре Духовную Семинарию и Московскую Духовную Академию. Здесь же в 1995 году защитил диссертацию на степень кандидата богословия по кафедре Священного Писания Ветхого Завета.

Протоиерей Геннадий ФАСТ: интервью

Протоиерей Геннадий ФАСТ (род.1954) - священник, проповедник, писатель и богослов: | | | | .

НЕ РАЗДЕЛЯЯ СЛУЖБУ И СЕМЬЮ

Он родился в «вечной ссылке», вырос в семье меннонитов, а потом стал православным священником. Протоиерей Геннадий Фаст сегодня известный проповедник, богослов, автор многих книг и настоятель храма равноапостольных Константина и Елены города Абакан. Как он успевал служить, писать и воспитывать пятерых детей и успевает ли сейчас общаться с внуками? Как сохранил близость с родными, оставив веру предков и перейдя в Православие? Как удержать подростков в Церкви? Обо всем этом отец Геннадий рассказал «Бате».

Ссыльная семья

Отец Геннадий, я знаю, что вы родились в семье ссыльных. Родители были высланы, когда депортировали советских немцев?
- Нет, моего отца арестовали раньше, в 1938 году. Арестовали как врага народа. Родился он в зажиточной семье, но после революции всё их имение разграбили, уничтожили. Он был 1905 года рождения, поэтому успел закончить сельскую десятилетку, что для того времени редкость. Всю жизнь был простым рабочим, в тридцатые годы жил и работал в колхозе, в бытность колхозником его и арестовали. Сначала обвиняли как фотокорреспондента иностранной разведки, потому что он еще в юности увлекся фотографией и с двадцатых годов фотографировал (благодаря чему у нас много семейных фотографий того времени). Потом этот пункт отменили, но его всё равно осудили - за создание контрреволюционной организации. Организации, которой никогда не существовало.

10 лет отец отсидел в Соликамлаге, а потом был отправлен в ссылку в Новосибирскую область, в село Чумаково, и туда к нему приехала моя мама. Ссылку его объявили вечной, а это означало, что и дети, и внуки, и правнуки, если они родятся, будут ограничены в своих правах, смогут проживать только в этом селе. В 1951 году родился мой брат, в 1954 - я. Родились мы не просто в семье ссыльных, мы сами с рождения были ссыльными - брат до пяти лет, я до двух. После XX съезда КПСС отца реабилитировали, и наша семья уехала в Казахстан.

- А поженились ваши родители до ареста отца или мама приехала к отцу как невеста к жениху?
- Они поженились до ареста, у них родилось двое детей, но девочка прожила всего год, а был у нас еще один брат, 1936 года рождения, то есть на 18 лет старше меня. Как раз в 1954 году он закончил школу, и в том же году детям врагов народа разрешили поступать в вузы. У него не было паспорта, а была только справка «сын врага народа», и с этой справкой он поступил в Томский университет. Так что вместе мы не жили, но на каникулы он приезжал к родителям, и впоследствии мы много общались, дружили. В 2005 году он преставился.

Десять лет в лагере не могли не подорвать здоровье, а когда вы родились, отцу было почти 50. Хватало ли у него сил заниматься вами?
- Хватало. Крепкое здоровье было у отца, прожил он 87 лет. Когда мы с братом рождались, некоторые ругали родителей: «плодите нищету, сирот». Но когда папа скончался, брату было 40, а мне 37 лет.

Росли мы не сиротами, в дружбе, любви, вере, получили, как и старший брат, высшее образование (хотя к этому папа, можно сказать, уже ничего не приложил). Работал он всегда честно, дома тоже много чего делал, очень любил столярничать и даже сам изготавливал мебель - покупной мебели у нас дома почти не было. Нас он тоже обучал различным ремеслам, мы ему помогали. Конечно, таким умельцем, как папа, я не стал, сам мебель не мастерил, и вообще я человек непрактичный, но инструмент в руках держать умею и физической работы никогда не боялся. Приучил нас папа трудиться.

А самое главное - родители нас любили и показывали пример. Я уехал из родительского дома в 21 год, то есть прожил с ними достаточно долго, и за всё это время не видел не то что ссоры между ними, но даже какой-либо размолвки. Когда я потом узнал, что такое в семьях бывает, мне это казалось дикостью. Ну а то, что сейчас сплошь и рядом происходит, просто какая-то фантасмагория. Когда же рассказываю молодым людям, в какой среде я рос, они говорят: это нереально, так не бывает. А я, говорю, не представляю, что может быть по-другому.

При этом во многом мои родители были людьми очень разными. Отец - добряк, трудяга, трезвенник (ни капли за всю жизнь не выпил), но человек простой, рабочий, а мама, хотя и закончила всего 6 классов (она была моложе отца, 1914 года рождения, в двадцатые годы далеко не все имели возможность получить даже среднее образование), филигранно-интеллигентная, утонченная. Думаю, если бы она могла получить образование, стала бы хорошим литератором. Мама писала каллиграфическим почерком и без единой ошибки, описывала годы репрессий (на немецком языке), Библию знала практически наизусть, вела занятия в воскресной школе, много читала, прекрасно разбиралась в литературе, пела, играла на гитаре и нас старалась приобщить к музыке.

Мы, все три брата, унаследовали от отца полное отсутствие музыкального слуха, тем не менее каждый вечер в 10 часов мама собирала нас со средним братом на сыгровку, у нас были мандолины и немецкая мнемоническая грамота - не нотная, а цифровая. Вот эту средневековую музыкальную грамоту я знаю и на мандолине играть умею, но скорее как механик, а не как музыкант.

- Родители были лютеране?
- Меннониты. Эта деноминация возникла чуть позже лютеранства, в тридцатые годы XVI века, в Голландии. Мои предки оттуда, потом они сбежали от инквизиции в Пруссию, там прожили больше двух веков, онемечились, и даже фамилия получила немецкое звучание - Фаст (вообще они были Ван дер Фесте). А при Екатерине II и Александре I переехали в Россию, и здесь мы тоже уже больше двух веков. Кроме русского языка, родители знали plattdeutsch (платтдойч - немецкое наречие под голландский) и литературный немецкий, но у нас дома разговаривали только на литературном языке.

- Дома по-немецки общались?
- Да, с родителями я до самого их ухода говорил только по-немецки, даже язык не повернулся бы заговорить с ними по-русски. С братом, конечно, говорили и по-русски, и по-немецки.

- В шестидесятые годы в Казахстане мальчикам из верующей семьи, наверное, пришлось многое претерпеть?
- Конечно. Помню, в начале шестидесятых дымовуха влетала во время собрания - молились мы на дому. В семидесятые, случалось, комсомольцы нас били. Понятно, что это им не просто разрешали, но рекомендовали, поэтому ходить на богослужения было опасно, тем не менее мы регулярно ходили. В школе мы не были ни октябрятами, ни пионерами, ни комсомольцами, и это тоже многих раздражало. Мне в этом смысле доставалось меньше, чем брату - когда через три года приходил мой черед, учителя уже понимали, что будет то же самое, и на меня уже так не давили.

Но и потом было непросто: меня дважды изгоняли из университета. Сначала из Карагандинского, потом я поехал в Томск, восстановился с потерей года в Томском университете и закончил его. Работал на кафедре теоретической физики, занимался наукой, но меня и оттуда уволили.

А в восьмидесятые, когда я уже был священником, до уголовного дела дошло. На второй день Пасхи должен был быть суд. Но не вызывают, не вызывают, а потом вызвали и дали справку: дело закрыто за отсутствием состава преступления. 1986 год, уже перестройка началась.

В Караганде, где прошла большая часть моего детства, жили в то время многие освободившиеся из тюрем, лагерей, ссылок (не только немцы, но и русские, украинцы), и было 18 общин разных конфессий. В нашей меннонитской общине было 800 взрослых. Я рос в среде тысяч немцев, и никто из них не разводился, не делал аборты. В детстве я неоднократно бывал на золотых свадьбах… Сейчас иногда спрашиваю молодых людей, бывали ли они на золотых свадьбах. Конечно, не бывали, часто даже приходится объяснять, что это такое.

А отдельно, где-то за рамками наших общин, существовал греховный безбожный советский мир, и мы находились по разные стороны баррикад. Мы жили в том мире, учились в школах, университетах, но были не от мира. И когда я принял Православие, это так же осталось: православные приходы и храмы были такими же островками в окружающем их враждебном мире.

Помог, конечно, и пример родителей. Роль семьи колоссальна.

Ну и община - как вся, так и отдельные молодежные собрания. Общение со сверстниками, которые разделяют твою веру, твои ценности - необходимая поддержка для подростка, для молодого человека. Сейчас молодые люди приходят в храм, там молятся, общаются с Богом, а помолившись, расходятся, общины часто нет. Бог, семья и община - то, что позволяло нам жить не так, как жил мир.

Переход в Православие

Несмотря на пример искренней веры, когда слова не расходились с делами, вы перешли в Православие. Можно догадаться, что это был выбор не от разочарования, а в результате глубоких богословских размышлений, сравнений?
- Конечно, не от разочарования. Я еще в отрочестве обратился к вере сознательно (воспитание много значит, но каждый должен пережить личную встречу с Богом) и был, несмотря на молодость, активным проповедующим братом, а когда переехал в Томск и восстановился в университете, познакомился с Игнатием Лапкиным (в то время он был прихожанином Покровского собора г. Барнаула - прим. ред.) и протоиереем Александром Пивоваровым. В результате общения с ними я увидел, что по Библии протестантские учения вступают в противоречия, а православное учение, которое казалось мне дремучим и полусуеверным, на самом деле и есть учение Священного Писания. Это был шок!

И еще я понял, что протестантское общество, несмотря на многие плюсы, ограничено: и потолки низкие, и многого там просто нет. Например, апостол Иаков говорит: «Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак., 5, 14-15). Ничего этого в протестантизме нет. В Православии есть таинство соборования, а в протестантизме вообще нет никаких таинств, вся вера субъективна: молишься, стараешься жить по заповедям, исповедуешь веру. А тут открылась сакральная сторона веры.

Мне открылось, что Православная Церковь - Церковь истинная, созданная Христом и апостолами и сохранившая преемственность по сей день, а протестантизм, увы, лишь ветви, которые в своих положительных вещах питаются соками исторического древа христианства, но во многом и отпали от древа.

Это был очень непростой для меня период, много пришлось читать. Потом отец Александр меня крестил.

- Вы не через миропомазание присоединились к Православию, а крестились?
- Да. У меня были мучительные сомнения, но потом от Самого Господа я получил знак, что надо принять крещение, и очень этому рад. Знаю некоторых людей, которые из подобных общин перешли в Православие через миропомазание, и сам ради икономии могу не отказать и принять из протестантизма через миропомазание, но лучше, конечно, креститься, и для меня крещение, которое я воспринял как таинство, имело огромное значение.

- Как родные отнеслись к вашему выбору?
- Старший брат, который родился до репрессий, не сразу, но очень внимательно отнесся к моему шагу. В отличие от нас, двух младших, он в шестидесятые-семидесятые даже позиционировал себя атеистом, с головой ушел в науку, занимался математикой, астрономией, к вере шел трудно, но когда пришел, принял крещение в Православной Церкви, а родители и другой брат воспринять это не смогли. Родителям было очень тяжело.

Отношения сыновней и родительской любви не прекращались до самой их кончины (мама умерла в 1991 году, папа в 1992), но они очень переживали, что я сделал такой выбор. Особенно мама. Но я как сын попросил у родителей благословения… Не на священство - этого они не вместили бы, - а на всё, что я делаю для служения Господу, Который у меня не изменился. Не сразу, но через некоторое время отец дал мне такое благословение.

- А со средним братом не спорили?
- С ним у нас были жесткие дискуссии, но это в прошлом. Теперь не спорим, потому что жизненные пути определены. Он пастор, живет в Германии, но служит также в Казахстане, половину времени проводит там. Встречаемся, общаемся по-братски, в чем-то нам очень легко общаться - нас объединяет любовь к Богу, Библии, - но жизненные пути разные, поскольку Православие он не принял.

Не разделяя службу и семью

Женились вы на православной девушке?
- Да. Познакомились мы в протестантской общине, но шли в своих поисках в ногу: я крестился, а через две недели моя будущая жена присоединилась к Православию через покаяние. Она в детстве была крещена, но, как многие крещеные, не получила никакого православного воспитания, потом вслед за своей мамой пришла в протестантскую общину. Там мы познакомились и вместе пришли к Православию. Это было еще до женитьбы.

- Она сразу приняла ваше решение стать священником? В советское время этот путь обрекал семью на изгойство.
- Еще в период нашего знакомства я сказал ей не только что люблю ее, но и что буду всю жизнь служить Богу. Она приняла это совершенно естественно, мы шли вместе и по жизни, и по вере, и по службе - она пела на клиросе и 30 лет была псаломщицей. Можно сказать, «без отрыва от производства» родила пятерых детей, которых мы, естественно, тоже воспитывали в вере. Дети росли при храме, мальчики с раннего детства пономарили, девочки пели на клиросе, и одна из них может сама вести службу.

Я никогда не чувствовал разделения между службой и семьей, у меня впечатление, что я 24 часа в сутки служу Богу, а дети вовлечены в этот процесс как в храме, о чем я уже сказал, так и дома. Мы вместе жили - не просто под одной крышей, а общей жизнью.

Я всегда пишу только ручкой, и одну из моих книг дочка набрала на компьютере. Я же вместе со старшей дочерью «учился» в университете - все ее курсовые и диплом прошли через меня. Она на искусствоведа училась, а я всегда увлекался искусством, в юности одно время даже художником хотел стать, и мне просто было интересно. Старший сын учился на радиофизика, случалось, что мы с ним вместе рассчитывали электрические цепи. А младший учился в авиационном - тут уж он втягивал меня в авиацию. Я рассказывал ему из аэродинамики, что помнил по университетскому курсу.

Одна дочка у меня экономист - в эту тему я не вникал, не мое. Зато она по жизни… Ее зовут Марфа - и она такая и есть! Замечательная дочка!

Мужское воспитание

Ваш младший сын теперь авиадиспетчер. Мужская профессия! Пожалуй, не менее ответственная, чем хирург.
- Да, это профессия, где ошибаются не больше одного раза. Он учился увлеченно и так же увлеченно работает. Мне это очень приятно - действительно мужское дело. Притом что в нашей семье до него никто профессионально не был связан с авиацией, и он в детстве авиацией никак не интересовался, но вот один наш прихожанин, авиатор, посоветовал ему, сказал, что есть такая замечательная профессия для настоящих мужчин. Сын пошел в авиацию и очень этому рад.

- Приучали ли вы сыновей к физическому труду, как в свое время вас с братом приучал отец?
- Я уже говорил, что по этой части мне до отца далеко, но мы жили в доме на земле, даже в 40-градусный мороз приходилось ездить за водой на колонку, убирать снег со двора и с крыши. Рубили дрова, топили печку, копали и поливали огород, потом снимали урожай. Приучены они с детства к работе, которая многим современным молодым людям незнакома.

И учиться они начали рано. Поскольку я по образованию физик и до сих пор физику очень люблю, занимался с сыновьями физикой, когда они еще были дошкольниками. Например, закон Архимеда им рассказал до школы или в начальных классах. Они всё записывали и помнят мои уроки.

Еще я брал сыновей, особенно старшего, в свои миссионерские поездки. Что всегда присутствовало в нашей семье, так это путешествия. Хором не построили, а ездили много. Всё это очень памятно, сближает, расширяет кругозор.

Конечно, занимались мы и духовным образованием детей, проводили с ними дома занятия по Закону Божьему, по Библии.

«И не стыдно? У тебя же папа - батюшка!»

Вы с братом росли, когда за веру преследовали, травили. В девяностые отношение к Церкви изменилось, и в этом смысле ваши дети росли в более благоприятных условиях, понимали, что их отец - уважаемый в городе человек. Но, наверное, в таком комфорте есть и свои минусы?
- Апостол Павел говорит: «Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть в обилии и в недостатке. Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп., 4, 12-13). Любящим Бога всё служит ко благу: и гонения, и почет.

Старшие дети захватили и советскую эпоху. В 1986 году, когда у нас уже было трое детей, на третий день Рождества к нам пришли с обыском. Матушка спросила: «Детей увести?». «Нет, оставляй», - сказал я. Девять часов шел обыск, дети при этом присутствовали.

Две старшие девочки еще застали время, когда все вступали в октябрята-пионеры, а они, естественно, не вступали. Но уже не было такого давления, обстановка менялась, только по инерции многое еще шло по-старому. С другой стороны, на их глазах восстанавливалась епархия. Это была весна, эпоха возрождения, и дети мои в возрождении активно поучаствовали.

Да, они видели, что их отец, как вы сказали, уважаемый в городе человек, причем сначала их это вообще не интересовало. Будь ты хоть президент, хоть сапожник, для малыша ты просто папа, но потом, когда они стали что-то соображать, пошли в школу, заинтересовались, в чем особенности нашей семьи, и мне пришлось даже объяснять им, почему нас знают в городе. Но они не заносились, не замечал я ни у кого из них гордыни.

Было другое - это крест многих поповских детей и на приходе, и в городе. Балуется ребенок - ему делают замечание, а когда это сын или дочь священника, некоторые взрослые считают нужным добавить: «А еще батюшкина дочь» или «И не стыдно? Ты же батюшкин сын». Сильно их это доставало, о чем они мне рассказали уже позже, когда выросли и стали анализировать.

А если сравнивать мое детство и их, то мне кажется, что нам было труднее в религиозном отношении, в исповедании веры, а им - в отношении нравственном. Потому что все стали называть себя верующими, многие действительно воцерковлялись, и уже никого не удивляло, что, допустим, артист снимается в очень сомнительном фильме и при этом ходит в храм. Стерлась грань между Церковью и миром, между добром и злом. В наше же время были четкие грани, приходилось определяться, по какую ты сторону.

Крещение

Многие дети, выросшие в те годы в верующих семьях, и не только неофитских, в переходном возрасте начинали бунтовать и переставали ходить в храм. У ваших детей не было такого бунта?
- Проблемы переходного возраста, конечно, имели место, но ни у кого из моих детей никогда не вставал вопрос о том, чтобы уйти из Церкви. Сейчас самое большое искушение у подростков из христианских семей - стремление жить, как все. Не отрекаться от Православия, но при этом быть как все даже по внешнему виду. В наше время во всём был контраст - даже одежда отличала нас от мирских.

Слияние мира и Церкви - большое искушение, через которое в подростковом возрасте прошли все мои дети, да сейчас им приходится через него проходить. Но по милости Божьей все сохранили веру.

И храм, и улица

Часто православные родители спрашивают: как удержать детей в Церкви?
- Помню, когда сыночку было года четыре, старушка-прихожанка спросила его: «Ты когда вырастешь, батюшкой будешь?». Он смотрит на нее и отвечает: «Ну, если Господь призовет, то буду». Я своим детям с ранних лет говорил, что служение Богу - это Божье призвание. Не только священническое служение, но и любая жизнь по вере. Но есть и синергия, человек - соработник Господа и должен прилагать усилия. Безусловно, личный пример родителей и атмосфера в семье имеют огромное значение, но этого недостаточно. Молодым необходима молодежная среда.

Воскресные школы для детей есть сейчас почти везде, только уж у совсем ленивых настоятелей нет, а вот молодежная работа пока слабое звено в Русской Православной Церкви. А без молодежного общения в переходном возрасте, в юности единицы удерживаются в Церкви. Потом, ближе к 30 годам, многие возвращаются, но уже успев немало нагрешить, и некоторые, вернувшись из греха, даже священниками становятся.

- Вы следили за кругом общения своих детей?
- Это было сложно, они все в 17 лет уезжали из дома на учебу. Мы до сих пор тесно общаемся, по милости Божьей отношения всегда оставались доверительными и дружескими, но с 17 лет они шли в свободном плавании, оказывались в разных ситуациях, проходили через них.

Ну а в детстве, когда жили дома, они общались с самыми разными людьми, не только верующими. Один круг общения - храм, воскресная школа, православная гимназия, а другой - улица. Мои дети все прошли через улицу (чего сейчас не бывает в больших городах), и это очень хорошо - они играли с соседскими детьми, общались.

- Это же нормально, что они общались не только с верующими сверстниками?
- Конечно, нормально. В моем детстве тоже была улица, много детворы, все общались. Учился я в советской школе, в университете, и всюду появлялись друзья. Мы не должны изолироваться. «Вы - соль земли… Вы - свет мира» (Мф., 5, 13-14), - говорит Господь Своим ученикам. Монашество - путь для немногих, большинство христиан жили и будут жить в миру. У меня есть немало и школьных, и университетских друзей, с которыми мы поддерживаем связь. Я не считаю, что надо общаться только с верующими, да это и нереально.

Не потерять корни

Все ваши дети уже имеют свои семьи?
- Да, в прошлом году последнюю дочку замуж выдали. У нас уже 5 внуков, ждем шестого.

- Их женихи и невесты были верующими или приходили к вере уже после знакомства с ними?
- Чаще второй вариант. Только младший сын женился на девушке, которую я исповедовал, когда она еще в младших классах училась. Ее мама активная прихожанка, мое духовное чадо, и она, естественно, тоже с детства воцерковлялась. Другая моя невестка и три зятя проходили путь воцерковления, познакомившись с моими детьми. Один сначала даже некрещеный был. Все они замечательные люди, все создали брак через венчание.

- Советуются ли с вами сыновья и зятья, как воспитывать внуков?
- Они все мужчины самостоятельные, ответственные, надежные. А внуки у меня еще маленькие - старшая внучка во втором классе, остальные дошкольники. На лето внуков привозят к нам, дочери приезжают, иногда по месяцу с нами проводят. Весело у нас летом, многолюдно. Одно дело - рассматривать фотографии внуков или приехать ненадолго в гости, подержать на руках, и совсем другое — когда три месяца вместе живем. Пусть ты занимаешься своими делами, а внуки играют, всё равно приятно и объединяет, обогащает.

- Несмотря на то, что дети давно живут в другом городе, вам удается сохранять патриархальные традиции?
- Мы хотим, чтобы они сохранялись, и всё возможное для этого делаем. В прошлом году в Караганде на 100-летие со дня рождения моей мамы собрались все потомки моих родителей - 45 человек. У нас родственники в Томске, в Германии, со всеми общаемся, и наши дети стремятся к этому общению.

В патриархальных обществах были понятия семьи, родни, рода и народа. Семья у нас есть, родня есть и даже род есть - мы знаем свою родословную с XVI века. Очень важно ощущать свои корневые основы.

«В ОГЛАШЕНИИ ДОЛЖНА УЧАСТВОВАТЬ ВСЯ ЦЕРКОВЬ»

Что такое - хорошая проповедь? Почему слово бывает действенным и бездейственным, услышанным и прослушанным? От чего (кого) это зависит? По мнению настоятеля Градо-Абаканского собора свв. Константина и Елены протоиерея Геннадия ФАСТА, сила проповеди зависит не только от умения священника ее говорить, но и от желания человека ее услышать.

Любите ли вы проповедь?

В наше время редко можно услышать хорошую проповедь. Вроде бы «жатвы много» - у людей масса вопросов, только отвечай. Но никак не скажешь, что проповедь с амвона, в храме сегодня - популярный и действенный способ обращения к людям. Почему?
- Вы знаете, мне уже приятен ваш вопрос - что хорошую проповедь можно услышать редко. Потому что когда я пришел в Церковь, в 70-е годы, редко можно было услышать проповедь любую. А сегодня, я думаю, мы живем во времена ее возрождения.

Конечно, не все опыты удачные. Не успели еще полюбить проповедь и священники, и прихожане. Нередко ее воспринимают как довесок к службе. Бывает, для священника проповедь - трудная обязанность. Не случайно ее произносят в основном после того, как служба закончилась, батюшка с крестом вышел, и тут вроде нужно что-то и сказать. Проповедь остается за рамками службы, что является грубым богослужебным нарушением. Ведь литургия оглашенных - это литургия слова, она вся - проповедь, на ней читается Апостол, Евангелие. И после них, по богослужебному уставу, должна звучать и проповедь священника. Когда на литургии оглашенных нет проповеди, это все равно, что если бы на литургии верных не происходило бы освящение Святых Даров!

Но и для прихожан проповедь не всегда является желанной. Когда человека спрашиваешь, зачем он идет в храм, он скажет: «помолиться». Хороший ответ. Но сказал ли кто-нибудь: «Иду в этот храм, потому что там проповеди хорошие»? Нет, наоборот, скажут: «Эх, батюшка затянул». Вот еще и поэтому у нас нет хороших проповедей, - мы не любим их слушать. И это, я бы сказал, главная причина.

Обесценивание, профанация слова в культурном пространстве затронула и сакральное пространство — слова, даже искусные, часто не воспринимаются…
- Да, культура слова во многом утрачена. Одна из причин - рост информации. Тот бесконечный информпоток, в котором пребывает современный человек, притупил его чувствительность и доверие к слову. Если он за полдня, находясь в интернете, прочитал массу комментариев, в том числе качественных, то слово, которое батюшка говорит ему в храме, на него может и не подействовать. Не потому, что оно слабое, а потому, что человек перегружен. Как объевшийся уже не чувствует вкуса хорошей пищи, у него наступает отрыжка, так человек, перегруженный информацией, теряет к ней восприимчивость. И вот сейчас, у людей объевшихся информации, отрыжка на слово. Это очень серьезная проблема.

Поэтому сегодня люди должны овладеть компьютером. Компьютер ими уже овладел, теперь нужно, чтобы люди им овладели - то есть стали бы контролировать свои информационные потребности. Как в пище. Сейчас пост надо накладывать не на трапезу, а на информацию. Ее необходимо фильтровать и сокращать.

Но все же проповедь состоит не просто из слов. Проповедь в Церкви - это священнодействие благовестия. Слово «священнодействие» в Новом Завете звучит всего один раз, в Послании апостола Павла к Римлянам (15, 16). Именно там говорится о «священнодействии благовестия» - так названа проповедь слова Божия народу. Священнодействием в Новом Завете названо даже не Крещение, не Евхаристия или другое таинство, а только благовестие. И в этом евангельском смысле - как священнодействие - нам нужно научиться воспринимать проповедь.

Священнодействие предполагает видимую (символическую) и невидимую (мистическую) стороны, как в Таинствах. Видимое - это слово, произносимое проповедником, а невидимое - это действие Божией благодати. Если священник относится к проповеди как к священнодействию, если слово Божие в нем самом живо, и ему есть, что сказать, он сможет донести это до людей, будет услышан. Ведь проповедь - не доклад. Доклад - это «о чем», а проповедь - это «кому». Надо говорить сердцу слушателя.

В дефиците пастыри для среднего класса

Говорил об , что он пошел проповедовать самому дикому племени - племени интеллигентов. Вас называют пастырем интеллигентов. В чем опасность?
- Вообще-то я большую часть жизни служил среди бабушек. Но, наверное, можно сказать, что у каждого пастыря - своя аудитория. Кафолической является только сама Церковь, мы все в ней в какой-то степени однобоки. Служение среди интеллигенции предполагает, что пастырю не просто понятен мир искусства, науки, литературы, но что он умеет видеть в нем Бога и может показать Его тем, кто в этом мире живет. Хотя бывает, что интеллигент, наоборот, ищет себе батюшку-«простеца», например, потому что сам разочаровался во всем «умном». А бывает и сознательное недопущение батюшки в область «умного»: пусть батюшка будет прозорливый, пусть чудотворит, но уж по части интеллекта лучше ты не лезь, я сам себе хозяин. Здесь много своих подвохов.

Я бы сказал, что наши храмы сегодня наполнены бабушками (тетеньками) и интеллигентами. А вот средний класс - вне храма. Мы не умеем говорить со средним классом, с рабочими, служащими. Я помню, когда началась перестройка и для Церкви двери везде открылись, я пошел на завод. Но почувствовал, что у меня не получается ничего. Несколько раз я ходил, но ощутил, что и сам к этому не готов, и рабочие не готовы, нет контакта, кажется, что им нужно что-то другое. Я был очень удивлен: обычно входишь в университетскую аудиторию - сердца открыты. А здесь не получилось.

Если до революции у нас средний класс был в храме, а интеллигенция была зеркалом революции (которая ее потом и смела), то теперь в Церковь идут люди от сердечной простоты и от интеллектуального поиска. Так что хочется пожелать, чтобы Господь воздвиг побольше миссионеров для среднего класса. Это, наверное, особая специфика батюшек.

А как же тогда понимать слова ап. Павла: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайне мере, некоторых», - можно сказать, заповедь миссионеру? Вот Вы пошли к рабочим, но не смогли до них достучаться.
- Я не смог, другие смогут. Ведь дары различны. А слова ап. Павла абсолютно верны в смысловом посыле. Немного сейчас людей, которые способны воспринять ту средневековую московско-византийскую форму нашего богослужения и церковной культуры, которую мы можем предложить. Те, кто к этому готов, готовы на это либо по простоте душевной, либо от интеллектуального поиска. Но остальных мы можем потерять. Поэтому мы должны научиться говорить с людьми на их языке, тогда, может быть, они услышат тебя на твоем. Нужно не ругать субкультуры, что, мол, если не хочешь погибнуть, то тебе все это надо бросить и, повязав платочек, в церковь идти. Не повяжет и не пойдет. С молодыми надо говорить на их языке (я не имею в виду сленг). Сейчас пришло молодое поколение батюшек, которые так умеют: кто-то единоборствами занимается, кто-то с парашютами прыгает, кто-то на подводных лодках плавает, кто-то знает театр, кто-то в музыкальных культурах ориентируется.

Но такой язык общения нужно искать и со стариками, и с инвалидами, с фронтовиками, с коммунистами. Вот начнете вы говорить с коммунистом старой закалки о том, какие нехорошие были Ленин и Сталин, какое это злодейское учение. Будут они вас слушать? Но если вы им расскажет о Христе, да еще покажете, что в коммунизме и христианстве близкого, а потом покажете, где и в каких поворотах были сделаны ошибки, что равенство и братство, свобода и справедливость без Бога невозможны, они могут вас услышать. Те, кто действительно ищет истину.

Это особенно актуально для миссии в национальных республиках. У нас живут тувинцы, хакасы, буряты, естественно, священник должен хотя бы в какой-то мере ознакомиться с языком. Хотя бы какие-то молитвы произносить на этом языке. Обязательно познакомиться с национальной литературой, культурой. Иначе он будет выглядеть оккупантом. И первым, кто его отвергнет, станет местная интеллигенция. Для нее очень важно услышать о Боге на языке своей культуры, своей традиции, в прямом смысле на своем родном языке. И если человек не готов так говорить, он не может быть миссионером. Слова «Идите, научите все народы» (Мф.16:20) в наше время звучат уже не столько в этническом, сколько в культурном смысле. И нужно учить эти субкультурные языки.

Бог - за честность

- Что Вы считаете самым важным в катехизации перед Крещением?
- Катехизацию мы строим не как монолог или лекцию батюшки, а как беседу с человеком. Говорим о Символе Веры. Но для нас главное - дать не объем знаний (это не духовное училище), а пробудить сердце человека, чтобы человек ожил для Господа, чтобы в сердце появилась вера. Поэтому я считаю очень важным участие оглашенных в церковной жизни, в богослужении. Ведь для оглашаемых совершается половина литургии, ее первая часть так и называется: Литургия оглашенных. На ней мы их имена произносим на ектинье: «Вернии, об оглашенных (имена) Господу помолимся, да Господь помилует их». Там есть и прямое к ним обращение: «Оглашенные, главы Ваши Господу приклоните», а потом «Оглашенные, изыдите», которые дьякон возглашает, глядя на горнее место и непонятно к кому - архиерею или священнику - обращаясь своим могучим протодьяконским голосом. А если оглашенные в храме, они могли бы услышать, как о них, еще не членах Церкви, Церковь уже молится, просит за них, ждет их. Тогда и они будут ждать, когда смогут стать участниками Таинства.

Мне кажется, в оглашении должна участвовать вся Церковь, вся община. Хорошо, когда огласительные беседы проводит не только священник, но и кто-то из мирян, мужчин и женщин. Оглашенным важно увидеть не только батюшку - человека в рясе, а верующих, понять, что они не инопланетяне какие. Хорошо, если оглашенные еще до крещения начинают участвовать в каких-то приходских мероприятиях. Это может быть поездка к местным святыням или еще что-то. Я знаю, что там, где такое бывает, люди навсегда остаются в Церкви. Потому что видно, что этим людям Церковь нужна еще до крещения. А если до крещения ни храм, ни церковная община были не нужны, то почти всегда и после крещения им это будет не нужно. По мере того, как наши приходы становятся общинами, и оглашение становится приходским общинным делом.

Бывало ли, что, походив на огласительные беседы, человек говорил: я понял, христианство - это не для меня? Что Вы тогда делаете?
- Это бывает, хотя не часто. И это нормально. Хуже, если человек не примет сердцем то, что услышит о Христе, но промолчит. Иногда почему-то считают, что самое главное, чтобы вдруг кто-то не ускользнул из миссионерских объятий, что надо обязательно всех покрестить. Не было такой позиции ни у святых апостолов, ни у древней Церкви. И сегодня не должно быть такой позиции. Человек должен действительно услышать о Боге, о Христе, о Церкви, о христианской жизни, но выбор - за ним. Если он считает, что заповеди Христа - не для него, он отходит в сторону. Разве можно начинать христианскую жизнь с лукавства? А иначе мы имеем то, что имеем. Народ у нас крещеный, при этом молится Кришне, медитирует, занимается йогой - в лучшем случае. Так что здесь человек поступает, по крайней мере, честно.

Но есть и другая группа людей - те, кто выразил желание креститься, но при этом не хочет оставить свои грехи. Поэтому перед крещением бывает еще и исповедь, где открывается внутренний мир человека и священник имеет возможность указать ему на что-то, что надо изменить еще до крещения, например, если он живет в так называемом гражданском браке. И бывают случаи, когда человек не готов оставить грех. Тогда, я считаю, он не может креститься. Ведь мы крестим во оставление грехов. Апостол Петр говорит: «Покайтесь и да крестится каждый из вас во Имя Господа Иисуса Христа для прощения грехов». Ведь ни один священник не рискнет читать разрешительные молитвы без исповеди, в которой человек принес покаяние. Если прочесть молитву без покаяния человека, автоматически прощения грехов от этого не произойдет. Так почему же мы думаем, что происходит прощение грехов в крещении, если человек не покаялся? На каком основании? Обязательно должно быть покаяние!

Воскресную школу придумали протестанты

Вы вышли из протестантской среды, где очень развиты миссионерские методики. Насколько они важны? Прмч. вел. кн Елисавета Федоровна создала Марфо-Мариинскую обитель милосердия по протестантской модели и сейчас движения общин милосердия у нас развивается!
- Святая Елизавета Федоровна хотела, чтобы это была обитель молитвы, труда и милосердия, так чувствовало ее сердце, так она все и устроила. Да, при обсуждении проекта обители раздавались упреки в протестантизме, - такого типа общины, без строго монастырского устава, где насельницы занимались бы не только традиционным монашеским рукоделием, а более активной социальной работой, еще не знали в России и, как все новое, да еще исходящее «от немки», это вызывало опасения. Как показала жизнь - напрасные. Основательница Марфо-Мариинской обители приняла подвиг страстотерпчества и мученичества, теперь она - великая святая Русской Церкви, а обитель, основанная по ее «методике», жива и процветает.

Когда-то у нас и Воскресную школу считали «протестантской методикой». Что интересно, это так и есть! Не было воскресных школ в Русской Православной Церкви до революции. Были церковно-приходские школы, а сама идея воскресных школ в этом смысле слова - протестантская. Но кто теперь скажет, что это нам не надо?

В России до сих пор людей, интересующихся изучением Библии, подозревают в протестантизме. Потому что у нас любить Библию - это значит поцеловать ее на всенощной. Уже тридцать лет каждый воскресный вечер я провожу библейское занятие. Мы читаем Священное Писание - книгу за книгой. Сейчас читаем апостольские Деяния, недавно закончили Апокалипсис. Потом обсуждаем. И мне всегда хочется спросить: что в этом протестантского? Все-таки протестантизм - это противостояние Церкви, отказ от Таинств, от Предания. А чтение слова Божия, знакомство с историей своей веры, на мой взгляд - обязанность христианина. Как литургия служится всю жизнь, так и Слово Божие читается всю жизнь. Но людям пока важнее обряд.

«АПОКАЛИПСИС - ЭТО СВЕТ»

Уже давно хочется разговора не о новом, а о вечном. О нас и о Боге. Исключительно по привычке я повторяю каждый вечер «Отче наш», надеясь, что в конце зачтется…
Очень долго после первой встречи откладывала вторую - с отцом Геннадием ФАСТОМ, автором «Толкования на Апокалипсис», магнитофонные записи которого в 80-е расходились по стране как самый горячий дефицит.

- Отец Геннадий, как вы пришли к православию?
- Вы не ошиблись, задавая вопрос? К православию? Или к Богу? Для меня это не одно и тоже.

- Тогда как вы пришли к Богу и потом - к православию?
- К Богу меня привели родители: я родился в глубоко верующей семье, но в семье протестантской. Вера в нашем доме не присутствовала - мы ею жили. Она была тем стержнем, который скреплял семейный уклад. Каждый вечер, что бы ни происходило, мы обязательно собирались вместе: пели, читали библию, молились. И только после этого ложились спать. Бог был основой нашего существования.

Первое покаяние

- А что случилось потом?
- То, что и должно было случиться. В десять лет состоялась моя первая сознательная попытка прорваться к Богу: я покаялся, зная, что без покаяния нет спасения. И это очень тревожило мою душу. Первая попытка, кстати, завершилась неудачей. Я никак не мог понять: покаялся я или нет? Вроде бы событие случилось, а душа не получила чего-то ожидаемого. Что-то, чего я очень ждал.

Потом моя детская религиозность на несколько лет приостыла - де Артаньян, Айвенго… Хотя и в это время я молился и Библию читал.

А в пятнадцать лет со мной произошло мистическое событие. Иначе не назовешь.

Мне дано было испытать падение в преисподнюю. Все случилось ночью дома. Я увидел, что падаю в ту самую тьму кромешную. Тьму, которая по своей природе и есть - абсолютное зло и гибель, из которой выхода нет. Сам себе говорил: я же - верующий! Я же покаялся. Со мной ничего случиться не может! И продолжал падать. Мой ум изо всех сил боролся с реальностью, но реальность от этого не исчезала.

Следующее, что отчетливо помню, - стою на коленях и, не останавливаясь, произношу, призываю имя Христа. Непрерывно! Как-то догадался...
И пока я призывал, падение прекращалось. И начиналось вновь, стоило мне замолчать. Сколько это длилось, не знаю. Мне, по крайней мере, показалось, что бесконечно.

- Это был сон?
- Нет, это были реальные события. На следующую ночь все повторилось. Но я уже знал оружие. И на третью ночь - все повторилось снова. И еще легче было преодолено. И вот после этих трех ночей я понял, что только Иисус Христос - мой Спаситель. Верить в него я верил всегда. Но тут я его познал как Господа. И с той минуты уже не сомневался, что буду ему служить.

К православию

- И расстались с протестантством…
- К православию я пришел уже студентом, учась на пятом курсе Томского университета. Пожалуй, еще и раньше, когда встретился в Барнауле с Игнатием Лапкиным, который и священником не был - простой сторож, - но встреча с ним меня перевернула. Весь океан моего разномыслия, протестантского многоверия разбился о православие, как вода о скалу. Я вдруг ясно понял, что в мире существует Церковь, которая незыблемо стоит от самого Христа, а не от людей, которые во все времена читали Библию и во все времена пытались жить по ней.

Мне хотелось докопаться до истоков, а истоки - в трудах святых отцов. И где, вы думаете, я их нашел? В библиотеке Томского университета, где учился на физическом факультете. Томский университет старинный, дореволюционный. А в годы моего студенчества атеизм уже настолько правил бал, что с Богом бороться перестали окончательно. Ну и бдительность потеряли. И вот в университетской библиотеке через обычный абонемент я без всякого труда получил Иоанна Златоуста, Киприана Карфагенского... Пропадал в читальном зале - с утра до позднего вечера, пока, наконец, кому-то в голову не пришло, что студент я - какой-то странный. Ну что это такое - сижу каждый день до самого закрытия. Да и выбор литературы…

Научная работа

Запретили выдавать?
- Запретили. Прихожу в очередной раз, а мне вместо книг говорят: «Идите к директору». Прихожу, она спрашивает: «Вам такая литература - зачем?» - «Я научной работой занимаюсь», - отвечаю. - «Какой?» - «История раннего христианства».
По сути, так и было. Я, действительно, искал: где истина? В православии? В протестантстве? Мне это очень важно было.
«А кто ваш научный руководитель?» - интересуется. Самостоятельно, говорю, работаю. А что я еще мог ответить?
«А факультет у вас, какой?» - спрашивает. Чувствую, что - попал.
«Физический, - отвечаю, - кафедра теоретической физики». У нее такое лицо стало… (Тут отец Геннадий весело рассмеялся.)

- Вас не исключили?
- Нет! Пятый курс все-таки. Даже оставляли при кафедре той самой теоретической физики. Это меня уж потом с работы увольняли.

Там, в Томске, я и крещение принял. Крестил меня отец Александр Пивоваров, который трагически погиб в прошлом году под Новокузнецком. Встреча с этим священником стала третьим этапом на моем пути к православию. Православие мне нужно было для спасения души.

И главный вопрос, который меня волновал, прощение грехов. Христос прощает - это так! Но для этого необходимо таинство Церкви. Есть капитан, но есть и корабль. Мы не каждый сам по себе прокладываем дорогу к Богу.

Худший из идолов - ты сам

Но привычнее считать, что - каждый. И сам - по себе. Что иметь Бога в сердце - вполне достаточно. Зачем корабль?
- Если бы мы были всего лишь отдельности, может, и Церковь не нужна была. Каждый из нас - личность, но все мы - один род! И одно другому не противоречит. Христос действительно говорил: «Подними камень и найдешь меня. Разруби дерево и увидишь меня». Есть слова о Царстве Божьем, которое внутри нас. Но есть слова и о Церкви, которую он создал, и врата которой никто не одолеет.

Идея Бога в душе, без Церкви, питает нашу гордыню и вольнодумство. Не в плане свободы, нет, а в плане вольности, которую мы прикрываем Богом в душе. И наступает минута, когда для себя становишься Богом ты сам. Вы знаете худшего из идолов?

- О самом себе так легко заблуждаться.
- Опытные игумены в монастырях иногда провоцируют послушников на грех, чтобы тот проявился. Действуют, как врачи, специально ищут самую болевую точку и нажимают на нее. А иначе как бороться?
Вы слышали, как в храмах любят смиренно говорить: «Я - грешный, я самый грешный»?

- Есть в этом какое-то самолюбование.
- И нет ничего проще так говорить. Но стоит какой-нибудь тете Клаве сделать вам крошечное замечание, что вчера бы сказать вам то же самое, что сказано: но только чуточку бы не так, а вот так… И - какой взрыв! Появилась тетя Клава, и смирение исчезло, потому что было только на кончике языка.

Гордыню - по каплям

- А что приходилось вам выдавливать из себя?
- Вопрос - исповедальный. Но тяжелее всего выдавливать из себя именно гордыню. Можно попросить у Бога помощи и справиться с лживостью, с изворотливостью. Победить трусость, лень. Но, чтобы кто-то попросил у Бога, и ушла гордыня, такого случая еще не было. Она сидит в каждом и в каждом проявляется по-своему. Гордый человек, кстати, необязательно заносчивый или высокомерный. Может быть, абсолютно не заносчивый, а мягкий и скромный.

С ней можно справиться только через боль, только с помощью «хирургии». Уж такой это грех.

- И кто «хирурги»?
- Да все! Твоя жена, твои дети, твой начальник и твой архиерей, мэр города, где ты живешь, сосед по лестничной площадке дядя Ваня, вор, который обокрал, коллега по работе, который тебя оболгал. Все они выдавливают из тебя гордость, но признать это трудно, не хочется.

- Трудно в оболгавшем тебя коллеге признать «хирурга»?
- Но раз Господь попустил быть тебе оболганным - терпи. Попробуй не злиться, а радоваться, когда тебя поносят. Вот тогда сможешь сказать, что Бог у тебя в сердце. А до той поры - нет. Торопишься!

Смирения всем не хватает. Вот начальствование очень смиряет. Я пока настоятелем не стал, моей гордыне, как ни странно, было больше простора. Не только начальник - для подчиненного, священник - для народа, но и наоборот. Бывает, и архиереи патриарха смиряют!

- А где вы начинали служить, отец Геннадий?
- Дьяконом в Кызыле. Уже священником - в Кемеровской области, в Белове. Приходов сменил много. Везде служил недолго: в то время принято было гонять по приходам. Но вот уже двадцать пятый год - в Енисейске.

- А почему по приходам гоняли?
- Политика была такая: разделяй и властвуй. И власть никогда не была заинтересована в том, чтобы священник приобретал авторитет в приходе, делал что-то полезное. Тем более что и священники - тоже люди разные. Есть быстрые, есть - не очень. Я, например, замечал, что мне нужен год, чтобы узнать людей. Не умею резко входить в среду.

А тут не успеешь познакомиться, а у тебя уже указ о переводе. Как говорится, знакомьтесь дальше.
Что впереди…

- Отец Геннадий, а что вызвало желание написать собственное «Толкование на Апокалипсис»?
- Мысль о грядущем. У всех глаза смотрят вперед. Понятны корни, понятно прошлое, но что впереди? Хотелось постичь…

А дальше мой наставник Игнатий Лапкин и духовник отец Александр благословили на эту работу. Сначала я свои комментарии начитывал на магнитофон, но результат получался не очень толковый. И я решил записывать. Хотя почему-то было понятно, что в конечном результате все равно будет звук. Кстати, так и получилось. И «Толкование» на магнитофонных кассетах «Минск» - помните, были такие? - стало распространяться от Одессы до Иркутска. И изымали их во время обысков - все было.

Издали книгу уже сейчас, в 2000 годы. Хотя начинал я ее писать в 79-м году, в том самом Кызыле, будучи дьяконом. Она у меня первая.

- Когда я прочитала библейский Апокалипсис первый раз, то ничего не поняла, но стало страшно.
- Я прочитал его еще мальчишкой. И - тоже ничего не понял. Другие книги читал и понимал. А тут вдруг - совершенно по нулям. Страшные звери, иерихонские трубы, какие-то печати. Ничего не понял, но она меня ошарашила. Потом стали попадаться комментарии. Помню, толкования Андрея Кесарийского меня потрясли. Вдруг все встало на место и раскрылось.

- Вам, как толкователю Апокалипсиса, должно быть, часто задают вопрос: когда же будет конец света?
- Конечно. Но это - от полного непонимания. Даже само слово мы толкуем, как нечто страшное, трагичное. Если апокалипсис, то - это конец всего.

Но, во-первых, переводится слово как «откровение». И ничего ужасного в себе не несет. А, во-вторых, в книге прямо сказано, что - это откровение Иисуса Христа грядущего. И заканчивается она вовсе не концом света, а Новым Иерусалимом, новым Небом и новой Землей.

Апокалипсис - книга светлая. Именно эта идея меня очень вдохновляла, когда я работал. Но сознание людей 90-х - 2000-х склонно видеть в ней только ужасы конца.
Последняя «сессия»

- Как же случилась эта подмена смыслов - светлого на темный?
- Ну потому что в Апокалипсисе действительно говорится о борьбе с Антихристом. О суде Божьем. Видимо, эти картины нас особенно поражают. И мы упускаем из виду, что это - всего лишь промежуточный этап. И забываем о том, что всякий добрый результат достигается через скорбь, муку и страдание. Сессию и ту студент сдает через муки зачетов и экзаменов.

- Мало кому удастся сдать последнюю «сессию».
- Но сдавать все равно придется.

- Дурацкий вопрос, но все-таки: а на какой стадии апокалипсиса мы находимся? Он ведь идет?
- На самом деле это очень интересный вопрос. Все хотят знать: мы в начале пути или уже в конце? Иисус Христос на этот счет очень определенно сказал…

- О временах и сроках, которые не наше дело знать?
- Именно. Апокалипсис всегда осуществлялся. И осуществляется. И каждое поколение людей в свой век читало эту книгу как совершенно современную.

Согласитесь, странно было бы полагать, что первые восемь глав человечество уже прожило, наше поколение живет в девятой, а через год-другой случится финал!

Апокалипсис - это как жизнь человека: каждый из нас совершенно точно знает, что она завершится, но никто не знает в какой день и час. И в этом смысл.
Апокалипсис - это конец тьмы

Не будем говорить об исключениях. Но на Алтае в староверческих деревнях частенько соседей заранее зовут на собственные похороны. И не ошибаются в сроках.
- Последний царь, Николай II, с 1903 года знал, что годом его конца будет 1918-й. А до этого времени ничего не случится. Иногда Господь открывает человеку такие вещи. Но только иногда! Апокалипсис это - не история, написанная вперед. Это - реальность, которая происходит.

«Молодые могут умереть, старые должны умереть», - любил говорить мой отец. И когда тебе семьдесят, ты, конечно, понимаешь, что конец близок… Принято считать, что конец света - это ужасно. Может быть, и правда, ужасно, но смотря какого света. Что под светом понимать? Я проникнут мыслью о том, что пришествие Христа - событие радостное. А значит, апокалипсис - не конец света, а конец тьмы.

В нашей истории были уже отдельные апокалипсисы. 17-й год, Ленин, Троцкий, Сталин… Яков Блюмкин, который занимался любовью с Ларисой Рейснер на еще теплых трупах, расстрелянных офицеров в Крыму. Исторический факт. Да, таких было много…
- Вот это все и предугадано Апокалипсисом. Вот они, эти - самые звери. Люди, конечно, но не просто люди. Одержимые, бесноватые, причем бесноватые не так, когда человек рассудком повреждается. С рассудком у них как раз все было в порядке. Все были в здравом уме! Кроме разве что Ленина, у которого перед самым концом и мозг не выдержал всего, что произошло с Россией.

Они были одержимы в самом прямом смысле - Сатаной, который позволял им делать ВСЕ! И совершались потому вещи, разумом необъяснимые, запредельные. У Карла Маркса, кстати, в молодости было прозвище Сатана. Кто-то ведь ему его дал!

Все, что случилось в России в 17-м году ни социально-политическими, ни экономическими, никакими другими соображениями не объяснить и не оправдать. Будь в основе устремлений вождей революции что-то человеческое, страна бы могла во сто крат больше им дать.

- Почему же все у них получилось?
- Играли на самых светлых идеях, самых сокровенных желаниях людей. Коммунизм - это ведь обещание рая.

Рая хочется на земле

Мы все время на это покупаемся: рая хочется на земле. И в 17-м, и 91-м. Мы вдруг решили, что рай - это Америка, и побежали за долларом.
- В этом - разница начала и конца ХХ века. Миром правили идеи. Теперь - большие деньги.

И все-таки стали появляться люди, причем - богатые люди, которые вдруг поняли, что деньги духовных проблем не решают. Вот они, миллионы, - а почему вакуум? Не знаю, есть ли такие люди в Америке, в Европе, но у нас точно есть.
- И там есть. Без Бога везде пусто. И в Америке, и в Европе, и в России. И при коммунизме, и при капитализме. И коммунист, и олигарх упирались лбом в вопрос: «Что дальше?»

В Америке я не был, а Европу чувствую: ездил туда не раз. Европа очень ощущает эту пустоту. Германия достигла такого уровня комфорта и благосостояния, когда стремиться больше не к чему. Житель Германии сегодня имеет все, что может желать в своем материальном, земном бытие. И вдруг выяснилось, что плата за этот комфорт - пустота. И одиночество. Западный человек очень одинок. Я еще в 80-е годы, читая проповеди Антония Сурожского, митрополита Русской церкви в Англии, удивлялся, какую бы тему он ни рассматривал, все упирается в то, что человек - одинок.

Я тогда мечтал хотя бы о капельке одиночества! Какое там! Везде - люди.

И вот теперь это пришло и к нам: пока в большие города. Никто никому не нужен! Мужчине не нужна женщина, женщине - мужчина. Не нужна семья, не нужен сосед и коллега по работе.

Не новое, а - вечное

И кто же займет эту пустоту?
- Только Бог. Другого пути нет. И, кстати, церковь - тоже спасение от одиночества. Она и переводится и с греческого, и с еврейского как «собрание». Она и создана, чтобы мы там собирались вместе. В Европе православная церковь сейчас все больше приобретает значение клуба. Люди приходят туда с пакетиками еды и после службы не расходятся, а накрывают стол, вместе трапезничают. Разговаривают! И это - нормально. Это поощряется архиереями, Синодом.

Мы же не каждый сам по себе, нам нужна общая жизнь!
Как-то одна женщина в церкви мне сказала: «Ваше православие устарело. Что вы можете дать людям нового?» Да ничего! Вера и церковь дают ведь не новое, а вечное.