Жестяной барабан краткое. Гюнтер Грасс и его «Жестяной барабан

Действие происходит в XX в. в районе Данцига. Повествование ведется от лица Оскара Мацерата, пациента специального лечебного заведения, человека, чей рост прекратился в возрасте трех лет и который никогда не расстается с жестяным барабаном, поверяя ему все тайны, описывая с его помощью все, что видит вокруг. Санитар по имени Бруно Мюнстерберг приносит ему пачку чистой бумаги, и он начинает жизнеописание – свое и своей семьи.

Прежде всего герой описывает бабушку по материнской линии, Анну Бронски, крестьянку, которая однажды в октябре 1899

Г. спасла от жандармов деда героя, Йозефа Коляйчека, спрятав его под своими многочисленными широкими юбками. Под этими юбками в тот памятный день, говорит герой, была зачата его мать Агнес. В ту же ночь Анна и Йозеф обвенчались, и брат бабки Винцент отвез новобрачных в центральный город провинции: Коляйчек скрывался от властей как поджигатель. Там он устроился плотогоном под именем Йозефа Вранка, утонувшего некоторое время назад, и жил так до 1913 г. пока полиция не напала на его след. В тот год он должен был перегонять плот из Киева, куда плыл на буксире “Радауна”.

На том же буксире оказался новый хозяин Дюкерхоф,

В прошлом мастер на лесопильне, где работал Коляйчек, который его узнал и выдал полиции. Но Коляйчек не захотел сдаваться полиции и по прибытии в родной порт прыгнул в воду в надежде добраться до соседнего причала, где как раз спускали на воду корабль под названием “Колумб”. Однако по пути к “Колумбу” ему пришлось нырнуть под слишком длинный плот, где он и нашел свою смерть. Поскольку тело его не было обнаружено, ходили слухи, будто ему все же удалось спастись и он уплыл в Америку, где стал миллионером, разбогатев на торговле лесом, акциях спичечных фабрик и страховании от огня.

Через год бабушка вышла замуж за старшего брата покойного мужа, Грегора Коляйчека. Поскольку он пропивал все, что зарабатывал на пороховой мельнице, бабушке пришлось открыть бакалейную лавку. В 1917 г. Грегор умер от гриппа, и в его комнате поселился двадцатилетний Ян Бронски, сын бабушкиного брата Винцента, который собирался служить на главном почтамте Данцига. Они с кузиной Агнес очень симпатизировали друг другу, но так и не поженились, а в 1923 г. Агнес вышла замуж за Альфреда Мацерата, с которым познакомилась в госпитале для раненых, где работала медсестрой. Однако нежные отношения между Яном и Агнес не прекратились – Оскар неоднократно подчеркивает, что склонен скорее считать своим отцом Яна, нежели Мацерата, Сам Ян в скором времени женился на кашубской девушке Хедвиг, с которой прижил сына Стефана и дочь Маргу. После заключения мирного договора, когда область вокруг устья Вислы была провозглашена Вольным городом Данцигом, в черте которого Польша получила свободный порт, Ян перешел служить на польскую почту и получил польское гражданство. Чета же Мацератов после свадьбы откупила разоренную должниками лавку колониальных товаров и занялась торговлей.

Вскоре на свет появился Оскар. Наделенный не по-детски острым восприятием, он навсегда запомнил слова отца: “Когда-нибудь к нему отойдет лавка” и слова матушки: “Когда маленькому Оскару исполнится три года, он у нас получит жестяной барабан”. Первым его впечатлением стал мотылек, бьющийся о горящие лампочки. Он словно барабанил, и герой нарек его “наставник Оскара”.

Идея получить лавку вызвала у героя чувство протеста, а предложение матушки понравилось; сразу осознав, что ему суждено будет всю жизнь оставаться непонятым собственными родителями, он навсегда расхотел жить, и лишь обещание барабана примирило его с действительностью. Прежде всего герой не пожелал расти и, воспользовавшись оплошностью Мацерата, забывшего закрыть крышку погреба, в свой третий день рождения свалился с лестницы, ведущей вниз. В дальнейшем это избавило его от хождения по врачам. В тот же день выяснилось, что голосом он способен резать и бить стекло. Это была для Оскара единственная возможность сохранить барабан. Когда Мацерат попытался отнять у него пробитый до дыр барабан, он криком разбил стекло напольных часов. Когда в начале сентября 1928 г. в его четвертый день рождения, барабан попытались заменить другими игрушками, он сокрушил все лампы в люстре.

Оскару исполнилось шесть лет, и матушка попыталась определить его в школу имени Песталоцци, хотя с точки зрения окружающих он еще толком не умел говорить и был весьма неразвит. Сначала мальчик понравился учительнице по имени фрейлейн Шполленхауэр, потому что удачно пробарабанил песенку, которую она попросила спеть, но затем она решила убрать барабан в шкаф. На первую попытку вырвать барабан Оскар только поцарапал голосом ее очки, на вторую – голосом же разбил все оконные стекла, а когда она попыталась ударить его палкой по рукам, разбил ей очки, до крови оцарапав лицо. Так окончилась для Оскара учеба в школе, но он во что бы то ни стало хотел выучиться читать. Однако никому из взрослых не было дела до недоразвитого уродца, и лишь подруга матушки бездетная Гретхен Шефлер согласилась учить его грамоте. Выбор книг в ее доме был весьма ограничен, поэтому они читали “Избирательное сродство” Гете и увесистый том “Распутин и женщины”. Учение давалось мальчику легко, но он вынужден был скрывать свои успехи от взрослых, что было очень трудно и оскорбительно для него. Из трех-четырех лет, пока продолжалось учение, он вынес, что “в этом мире каждому Распутину противостоит свой Гете”. Но особенно его радовало возбуждение, которое матушка и Гретхен испытывали от чтения книги о Распутине.

Сначала мир Оскара исчерпывался чердаком, с которого были видны все близлежащие дворы, но однажды детвора накормила его “супом” из толченого кирпича, живых лягушек и мочи, после чего он стал предпочитать дальние прогулки, чаще всего за руку с матушкой. По четвергам матушка брала Оскара с собой в город, где они неизменно посещали магазин игрушек Сигизмунда Маркуса, чтобы купить очередной барабан. Затем матушка оставляла Оскара у Маркуса, а сама шла в дешевые меблированные комнаты, которые Ян Бронски специально снимал для встреч с нею. Однажды мальчик сбежал из магазина, чтобы испробовать голос на Городском театре, а когда вернулся, застал Маркуса на коленях перед матушкой: он уговаривал ее бежать с ним в Лондон, но она отказалась – из-за Бронски. Намекая на приход к власти фашистов, Маркус, помимо прочего, сказал, что крестился. Однако это ему не помогло – во время одного из погромов, чтобы не попасть в руки погромщиков, ему пришлось покончить с собой.

В 1934 г. мальчика повели в цирк, где он встретил лилипута по имени Бебра. Предвидя факельные шествия и парады перед трибунами, тот произнес пророческие слова: “Постарайтесь всегда сидеть среди тех, кто на трибунах, и никогда не стоять перед ними. …Маленькие люди вроде нас с вами отыщут местечко даже на самой переполненной сцене. А если не на ней, то уж верно под ней, но ни за что – перед ней”. Оскар навсегда запомнил завет старшего друга, и когда однажды в августе 1935 г. Мацерат, вступивший в нацистскую партию, пошел на какую-то манифестацию, Оскар, спрятавшись под трибунами, испортил все шествие, барабаном сбивая оркестр штурмовиков на вальсы и другие танцевальные ритмы.

Зимой 1936/37 г. Оскар разыгрывал из себя искусителя: спрятавшись напротив какого-нибудь дорогого магазина, он голосом вырезал в витрине небольшое отверстие, чтобы разглядывающий ее покупатель мог взять понравившуюся вещь. Так Ян Бронски стал обладателем дорогого рубинового колье, которое преподнес своей возлюбленной Агнес.

Барабаном поверял Оскар истинность религии: дав барабан в руки гипсовому младенцу Христу в храме, он долго ждал, когда тот начнет играть, но чуда не произошло. Когда же его застал на месте преступления викарий Рашцейя, он так и не сумел разбить церковные окна,

Вскоре после посещения церкви, в Страстную пятницу, Мацераты всей семьей вместе с Яном отправились гулять по берегу моря, где стали свидетелями того, как какой-то мужчина ловил угрей на лошадиную голову. На матушку Оскара это произвело такое впечатление, что она сначала долго пребывала в шоке, а затем начала в огромных количествах пожирать рыбу. Кончилось все тем, что матушка скончалась в городской больнице от “желтухи и рыбной интоксикации”. На кладбище Александр Шефлер и музыкант Мейн грубо выпроводили еврея Маркуса, пришедшего проститься с покойной. Важная деталь: у кладбищенских ворот местный сумасшедший Лео Дурачок в знак соболезнования пожал Маркусу руку. Позже, уже на других похоронах, он откажется пожать руку музыканту Мейну, вступившему в отряд штурмовиков; от огорчения тот убьет четырех своих кошек, за что будет приговорен к штрафу и за бесчеловечное отношение к животным изгнан из рядов СА, хотя ради искупления вины станет особенно усердствовать во время “хрустальной ночи”, когда подожгли синагогу и разгромили лавки евреев. В результате из мира уйдет торговец игрушками, унося с собой все игрушки, а останется только музыкант по имени Мейн, который “дивно играет на трубе”.

В тот день, когда Лео Дурачок отказался пожать руку штурмовику, хоронили друга Оскара Герберта Тручински. Он долгое время работал кельнером в портовом кабаке, но уволился оттуда и устроился смотрителем в музей – охранять галионную фигуру с флорентийского галеаса, которая, по поверьям, приносила несчастье. Оскар служил Герберту своего рода талисманом, но однажды, когда Оскара не пустили в музей, Герберт погиб страшной смертью. Взволнованный этим воспоминанием, Оскар особенно сильно бьет в барабан, и санитар Бруно просит его барабанить тише.

(Пока оценок нет)

Действие происходит в XX в. в районе Данцига. Повествование ведется от лица Оскара Мацерата, пациента специального лечебного заведения, человека, чей рост прекратился в возрасте трех лет и который никогда не расстается с жестяным барабаном, поверяя ему все тайны, описывая с его помощью все, что видит вокруг. Санитар по имени Бруно Мюнстерберг приносит ему пачку чистой бумаги, и он начинает жизнеописание – свое и своей семьи.

Прежде всего герой описывает бабушку по материнской линии, Анну Бронски, крестьянку, которая

Однажды в октябре 1899 г. спасла от жандармов деда героя, Йозефа Коляйчека, спрятав его под своими многочисленными широкими юбками. Под этими юбками в тот памятный день, говорит герой, была зачата его мать Агнес. В ту же ночь Анна и Йозеф обвенчались, и брат бабки Винцент отвез новобрачных в центральный город провинции: Коляйчек скрывался от властей как поджигатель. Там он устроился плотогоном под именем Йозефа Вранка, утонувшего некоторое время назад, и жил так до 1913 г., пока полиция не напала на его след. В тот год он должен был перегонять плот из Киева, куда плыл на буксире “Радауна”.

На том же буксире оказался

Новый хозяин Дюкерхоф, в прошлом мастер на лесопильне, где работал Коляйчек, который его узнал и выдал полиции. Но Коляйчек не захотел сдаваться полиции и по прибытии в родной порт прыгнул в воду в надежде добраться до соседнего причала, где как раз спускали на воду корабль под названием “Колумб”. Однако по пути к “Колумбу” ему пришлось нырнуть под слишком длинный плот, где он и нашел свою смерть. Поскольку тело его не было обнаружено, ходили слухи, будто ему все же удалось спастись и он уплыл в Америку, где стал миллионером, разбогатев на торговле лесом, акциях спичечных фабрик и страховании от огня.

Через год бабушка вышла замуж за старшего брата покойного мужа, Грегора Коляйчека. Поскольку он пропивал все, что зарабатывал на пороховой мельнице, бабушке пришлось открыть бакалейную лавку. В 1917 г. Грегор умер от гриппа, и в его комнате поселился двадцатилетний Ян Бронски, сын бабушкиного брата Винцента, который собирался служить на главном почтамте Данцига. Они с кузиной Агнес очень симпатизировали друг другу, но так и не поженились, а в 1923 г. Агнес вышла замуж за Альфреда Мацерата, с которым познакомилась в госпитале для раненых, где работала медсестрой. Однако нежные отношения между Яном и Агнес не прекратились – Оскар неоднократно подчеркивает, что склонен скорее считать своим отцом Яна, нежели Мацерата, Сам Ян в скором времени женился на кашубской девушке Хедвиг, с которой прижил сына Стефана и дочь Маргу. После заключения мирного договора, когда область вокруг устья Вислы была провозглашена Вольным городом Данцигом, в черте которого Польша получила свободный порт, Ян перешел служить на польскую почту и получил польское гражданство. Чета же Мацератов после свадьбы откупила разоренную должниками лавку колониальных товаров и занялась торговлей.

Вскоре на свет появился Оскар. Наделенный не по-детски острым восприятием, он навсегда запомнил слова отца: “Когда-нибудь к нему отойдет лавка” и слова матушки: “Когда маленькому Оскару исполнится три года, он у нас получит жестяной барабан”. Первым его впечатлением стал мотылек, бьющийся о горящие лампочки. Он словно барабанил, и герой нарек его “наставник Оскара”.

Идея получить лавку вызвала у героя чувство протеста, а предложение матушки понравилось; сразу осознав, что ему суждено будет всю жизнь оставаться непонятым собственными родителями, он навсегда расхотел жить, и лишь обещание барабана примирило его с действительностью. Прежде всего герой не пожелал расти и, воспользовавшись оплошностью Мацерата, забывшего закрыть крышку погреба, в свой третий день рождения свалился с лестницы, ведущей вниз. В дальнейшем это избавило его от хождения по врачам. В тот же день выяснилось, что голосом он способен резать и бить стекло. Это была для Оскара единственная возможность сохранить барабан. Когда Мацерат попытался отнять у него пробитый до дыр барабан, он криком разбил стекло напольных часов. Когда в начале сентября 1928 г., в его четвертый день рождения, барабан попытались заменить другими игрушками, он сокрушил все лампы в люстре.

Оскару исполнилось шесть лет, и матушка попыталась определить его в школу имени Песталоцци, хотя с точки зрения окружающих он еще толком не умел говорить и был весьма неразвит. Сначала мальчик понравился учительнице по имени фрейлейн Шполленхауэр, потому что удачно пробарабанил песенку, которую она попросила спеть, но затем она решила убрать барабан в шкаф. На первую попытку вырвать барабан Оскар только поцарапал голосом ее очки, на вторую – голосом же разбил все оконные стекла, а когда она попыталась ударить его палкой по рукам, разбил ей очки, до крови оцарапав лицо. Так окончилась для Оскара учеба в школе, но он во что бы то ни стало хотел выучиться читать. Однако никому из взрослых не было дела до недоразвитого уродца, и лишь подруга матушки бездетная Гретхен Шефлер согласилась учить его грамоте. Выбор книг в ее доме был весьма ограничен, поэтому они читали “Избирательное сродство” Гете и увесистый том “Распутин и женщины”. Учение давалось мальчику легко, но он вынужден был скрывать свои успехи от взрослых, что было очень трудно и оскорбительно для него. Из трех-четырех лет, пока продолжалось учение, он вынес, что “в этом мире каждому Распутину противостоит свой Гете”. Но особенно его радовало возбуждение, которое матушка и Гретхен испытывали от чтения книги о Распутине.

Сначала мир Оскара исчерпывался чердаком, с которого были видны все близлежащие дворы, но однажды детвора накормила его “супом” из толченого кирпича, живых лягушек и мочи, после чего он стал предпочитать дальние прогулки, чаще всего за руку с матушкой. По четвергам матушка брала Оскара с собой в город, где они неизменно посещали магазин игрушек Сигизмунда Маркуса, чтобы купить очередной барабан. Затем матушка оставляла Оскара у Маркуса, а сама шла в дешевые меблированные комнаты, которые Ян Бронски специально снимал для встреч с нею. Однажды мальчик сбежал из магазина, чтобы испробовать голос на Городском театре, а когда вернулся, застал Маркуса на коленях перед матушкой: он уговаривал ее бежать с ним в Лондон, но она отказалась – из-за Бронски. Намекая на приход к власти фашистов, Маркус, помимо прочего, сказал, что крестился. Однако это ему не помогло – во время одного из погромов, чтобы не попасть в руки погромщиков, ему пришлось покончить с собой.

В 1934 г. мальчика повели в цирк, где он встретил лилипута по имени Бебра. Предвидя факельные шествия и парады перед трибунами, тот произнес пророческие слова: “Постарайтесь всегда сидеть среди тех, кто на трибунах, и никогда не стоять перед ними. …Маленькие люди вроде нас с вами отыщут местечко даже на самой переполненной сцене. А если не на ней, то уж верно под ней, но ни за что – перед ней”. Оскар навсегда запомнил завет старшего друга, и когда однажды в августе 1935 г. Мацерат, вступивший в нацистскую партию, пошел на какую-то манифестацию, Оскар, спрятавшись под трибунами, испортил все шествие, барабаном сбивая оркестр штурмовиков на вальсы и другие танцевальные ритмы.

Зимой 1936/37 г. Оскар разыгрывал из себя искусителя: спрятавшись напротив какого-нибудь дорогого магазина, он голосом вырезал в витрине небольшое отверстие, чтобы разглядывающий ее покупатель мог взять понравившуюся вещь. Так Ян Бронски стал обладателем дорогого рубинового колье, которое преподнес своей возлюбленной Агнес.

Барабаном поверял Оскар истинность религии: дав барабан в руки гипсовому младенцу Христу в храме, он долго ждал, когда тот начнет играть, но чуда не произошло. Когда же его застал на месте преступления викарий Рашцейя, он так и не сумел разбить церковные окна,

Вскоре после посещения церкви, в Страстную пятницу, Мацераты всей семьей вместе с Яном отправились гулять по берегу моря, где стали свидетелями того, как какой-то мужчина ловил угрей на лошадиную голову. На матушку Оскара это произвело такое впечатление, что она сначала долго пребывала в шоке, а затем начала в огромных количествах пожирать рыбу. Кончилось все тем, что матушка скончалась в городской больнице от “желтухи и рыбной интоксикации”. На кладбище Александр Шефлер и музыкант Мейн грубо выпроводили еврея Маркуса, пришедшего проститься с покойной. Важная деталь: у кладбищенских ворот местный сумасшедший Лео Дурачок в знак соболезнования пожал Маркусу руку. Позже, уже на других похоронах, он откажется пожать руку музыканту Мейну, вступившему в отряд штурмовиков; от огорчения тот убьет четырех своих кошек, за что будет приговорен к штрафу и за бесчеловечное отношение к животным изгнан из рядов СА, хотя ради искупления вины станет особенно усердствовать во время “хрустальной ночи”, когда подожгли синагогу и разгромили лавки евреев. В результате из мира уйдет торговец игрушками, унося с собой все игрушки, а останется только музыкант по имени Мейн, который “дивно играет на трубе”.

В тот день, когда Лео Дурачок отказался пожать руку штурмовику, хоронили друга Оскара Герберта Тручински. Он долгое время работал кельнером в портовом кабаке, но уволился оттуда и устроился смотрителем в музей – охранять галионную фигуру с флорентийского галеаса, которая, по поверьям, приносила несчастье. Оскар служил Герберту своего рода талисманом, но однажды, когда Оскара не пустили в музей, Герберт погиб страшной смертью. Взволнованный этим воспоминанием, Оскар особенно сильно бьет в барабан, и санитар Бруно просит его барабанить тише.

Вариант 2

“Жестяной барабан” – один из романов Данцигской трилогии, и действие романа разворачивается в районе Данцига.

Главный герой – маленький Оскар, фигура которого вызывает многообразие литературных (и не только) ассоциаций. Он как младенец, устами которого “глаголет” истина. В принципе, ассоциациями пронизана и вся книга. Но главная из них – стук жестяного барабана, которым Оскару удается “пробарабанить” все ключевые эпизоды своей жизни.

Рост Оскара прекратился в три года, в романе он – пациент специальной клиники, которому остается немного развлечений: жестяной барабан и пачка чистой бумаги от санитара, на котором он описывает свои воспоминания.

Вспоминает Оскар своих бабушку и дедушку по материнской линию. Последний прятался от жандармов как поджигатель, женился на своей спасительнице, родив с ней дочь, и был выдан спустя годы полиции. Но ему удалось бежать, прыгнув в воду, и так никто доподлинно не знает, утонул ли он, или спасся. Хотя слухи, что он добрался до Америки и разбогател там, ходили.

Бабушка вышла повторно замуж за брата покойного мужа, открыла бакалейную лавку. Ее дочь Агнес выросла и влюбилась в кузена Яна Бронски, но до свадьбы дело не дошло, хотя отношения продолжались и после свадьбы Агнес и Альфреда Мацерата. Так и родился герой романа Оскар, который отцом считал все-таки больше дядю Яна.

После окончания войны Данциг был провозглашен Вольным городом. Родители Оскара купили лавку колониальных товаров и занялись торговым делом. Их маленький сын был необычным ребенком, с протестом он вспоминал услышанные в младенчестве слова отца, что ему, когда то отойдет лавка, и они вызывали в нем неприятие. Также остро он вспоминал слова матери, вернее обещание подарить ему на трехлетие жестяной барабан. И вот они ему как раз очень пришлись по душе. Именно эти слова поддерживали в нем желание жить, после падения в погреб в свой третий день рождения.

После травмы Оскар перестал расти, но приобрел голос, от которого лопалось стекло, чем и пользовался, когда нужно было чего-либо добиться.

В шестилетнем возрасте мать сделала попытку отдать мальчика в школу, но там у него хотели забрать барабан, убрать его в шкаф, и Оскар боролся, как мог: разбил голосом оконные стекла, учительнице – обидчице – стекла очков. Так и закончилась для него школа, почти не начавшись. Дома научить ребенка чтению вызвалась подруга матери. Учились по тому, что было под рукой. Это оказались “Избирательное сродство” Гете и увесистый том “Распутин и женщины”.

И так, описывая год за годом воспоминания Оскара о детстве, о своем уродстве, об издевательствах соседской детворы, о пришедшем в Германию фашизме, Гюнтер Грасс шаг за шагом окунает читателя в неприглядное прошлое, которое очень многие в стране предпочли бы забыть. Забыть, и сделать вид, что не было фашизма.

Но писатель с головой окунает читателей в грубую реальность. Кажется, что на некоторых страницах нечем дышать, всюду осязаемые смрад, тело, масса, материя… Но способность Грасса заставлять читателя задуматься, гораздо ценнее красочных описаний. Роман сложен, но может стать настоящим сокровищем, полным открытий.

• Жестяной Барабан Гюнтер Грасс Кратко

Краткое содержание Жестяной барабан Грасс

ПРЕДИСЛОВИЕ. СОЛО НА БАРАБАНЕ

Сейчас, на пороге нового столетия, когда подводятся итоги века уходящего, в том числе в сфере художественной, можно, не боясь пышных слов, назвать "Жестяной барабан" великим произведением мировой литературы XX века. В 1959 году мало кому известный автор "абсурдистских" пьес и сборника стихов под странноватым для тех лет названием "Преимущества воздушных кур", каменотес, джазист, график и скульптор, учившийся в Художественной академии Дюссельдорфа, а потом -в Институте изобразительных искусств Западного Берлина, после нескольких лет пребывания в Париже издал в возрасте тридцати двух лет роман "Жестяной барабан", тем самым стремительно и со скандалом ворвавшись прямо на литературный олимп ФРГ. Роман, сразу же ставший объектом ожесточенных критических схваток, очень скоро принес автору мировую славу, сделав его не только одной из центральных фигур на литературной сцене ФРГ, но и чем-то вроде "диктатора литературной моды", хотя сам он себя никогда таковым не считал, а на причудливую разноголосицу критики, доброжелательной или резко враждебной, реагировал внешне спокойно.

У родившегося в 1927 году в Данциге Гюнтера Грасса была весьма характерная для юноши его возраста биография: в 1944 году призван в армию, 1945-м -ранен, потом попал в американский плен. Позднее -через сорок лет после крушения нацистского рейха -он скажет: "Благодаря легкому... ранению осколком гранаты я встретил день без оговорочной капитуляции великогерманского рейха на больничной койке. До того мое воспитание сводилось к муштре, которая должна была приобщить меня к идеям и целям национал-социализма". Конечно, замечает Грасс, к концу войны "кое-какие смутные сомнения" у него уже возникли, но о сопротивлении не могло быть и речи": на том этапе его возмущали главным образом "цинизм военного командования, партийные бонзы, отлынивающие от фронта, а также плохое снабжение. Кроме умения убивать с помощью военной техники я выучился двум вещам: узнал, что такое страх, и понял, что остался в живых лишь по чистой случайности, -два урока, которые не забыты до сих пор...".

Такова предыстория, многое объясняющая в характере грассовского творчества и в самом формировании его творческой личности. За романом "Жестяной барабан" последовала повесть "Кошки-мышки" (1962), а через год -роман "Собачьи годы". Все эти произведения составили, по признанию самого Грасса, "данцигскую трилогию": основным связующим элементом этих трех произведений является место действия город Данциг, на всю жизнь оставивший у автора яркие впечатления детства. Неповторимые фарсово-гротескные картинки этого города еще не раз будут возникать в романах, стихах, публицистике автора.

Если уже "Жестяной барабан" принес ему наряду с признанием редкостного таланта -грубые упреки и чуть ли не площадную брань читателей и критиков, увидевших в нем "осквернителя святынь", "безбожника", "сочинителя порнографических мерзостей, совращающих немецкую молодежь", то трилогия в целом и вовсе озлобила "вечно вчерашних", как именовали в последние годы тех, кто ничему не научился и продолжал вздыхать по "добрым старым временам", когда так славно жилось "при Адольфе". У этих людей романы Грасса, в пародийно-гротескном виде изображавшие нацизм и тех, кто его поддерживал, могли вызвать только ненависть, которую они пытались прикрыть религиозными, эстетическими и псевдоморальными аргументами. Таких нападок на автора "Жестяного барабана" было великое множество. Почтенным бюргерам, отцам семейств он представлялся чудовищем, к книгам которого прикасаться можно разве что в перчатках. Ореол аморальности окружал его с того самого момента, как сенат вольного ганзейского города Бремена отказался присудить ему литературную премию из-за "безнравственности" его романа.

Весьма активный в те годы публицист Курт Цизель, не расставшийся с нацистским идейным багажом, подал на Грасса в 1962 году в суд за распространение "развратных сочинений". После того как прокурор города Кобленца прекратил дело, Цизель обжаловал его решение, обратившись к генеральному прокурору. Он же послал премьер-министру земли Рейнланд-Пфальц письмо, в котором требовал, чтобы "глава христианского земельного правительства воздействовал на министра юстиции", дабы тот "положил конец скандальной деятельности" Грасса. Иначе, пригрозил Цизель, он обратится "к дружественным депутатам ландтага с просьбой подать запрос министру юстиции" и тем решительно противодействовать неунимающемуся автору "фекальных сочинений".

В итоге противники Грасса, именовавшие его "монстром похабщины", автором "непристойностей", вызывающих "сексуальный шок", и прочее, и прочее, получили от судебных инстанций нечто вроде индульгенции. И хотя ПЕН-центр позднее выступил в защиту Грасса, некоторые его коллеги писатели и критики не без злорадства наблюдали за тем, как поносят выдающегося художника.

Спустя годы Грасс скажет об этом: "Для меня зло воплощалось не в судебном решении, а в молчании немецкой интеллектуальной общественности, с каким она встретила решение суда. Частично эта реакция, как я ее понял, означала: ну что ж, Грасс, получил по зубам; и только немногие, я думаю, поняли, что тем самым и они получили по зубам... Я полагаю, -продолжал Грасс, что такая нетолерантная, ханжеская позиция распространена в интеллектуальной среде так же широко, как и в обывательской".

Оставляя в стороне совершенно очевидные мотивы, заставившие пронацистски настроенных коллег обливать помоями писателя, яростно осуждавшего националистическое чванство, бредовые расовые идеи и кровопролитную войну, заметим, что эротические пассажи в сочинениях Грасса, выписанные мастерской рукой, уже через короткое время -на фоне сексуальной революции и молодежного движения на Западе, а также рядом с сочинениями многих других европейских и американских авторов оказались скорее наивно-лукавыми и уж ни в коем случае не имеющими отношения к порнографии.

Они просто были частью изображаемого им мира, изображаемого абсурдистски и гротескно.

Что же касается его "аморализма", то любому, кто внимательно прочтет его произведения, станет ясно, что Грасс выступает не против морали, а против ее выхолощенного, лживого, застывшего образа, укоренившегося в обыденном сознании.

Заметим попутно, что многое из того, за что лицемеры и бездари обрушивались на Гюнтера Грасса, как раз и явилось причиной, что "Жестяной барабан" нельзя было издать у нас. Впрочем, главным препятствием были не только "порнографические мерзости", но прежде всего полное отсутствие пиетета по отношению к стране "реального социализма", представавшего у Грасса в неизменно пародийно-фарсовом виде.

1 А. Воротникова Система образов-символов в романе Г. Грасса «Жестяной барабан» С реди выдающихся произведений немецкой литературы ХХ века роман лауреата Нобелевской премии писателя Гюнтера Грасса «Жестяной барабан» (1959) по праву занимает одно из центральных мест. Успех произведения был воистину ошеломляющим. Вчера еще малоизвестный автор нескольких стихотворений и пьес в одночасье стал общепризнанной знаменитостью. Полярность отзывов, даваемых «Жестяному барабану» читателями и критикой, не могла повлиять на главный вывод кризис немецкого романа кончился с приходом в большую литературу Гюнтера Грасса. Необходимо отметить, что и в творчестве самого писателя его первенец оказался вершинным произведением, в то время как последующие творения, несомненно претендующие на самые высокие оценки, являют собой более или менее удачные попытки автора приблизиться к созданному им же самим образцу. Говорить о причинах популярности «Жестяного барабана» можно бесконечно долго, однако было бы правильнее остановиться на важнейшей из них, заключающейся в двойственном наполнении идейно-образной системы романа. С первых же страниц читателя захлестывает стихия материального, подчас плотского бытия. Общеизвестна любовь Грасса к вещественной конкретике жизни, его повышенное внимание к реалиям. В представлении действительности писатель тяготеет к указанию точных дат, географических названий, настоящих имен политиков. Внешний мир предстает в «Жестяном барабане» во всей его полноте, осязаемости, фактологичности и вещности. Но на поверку за непосредственно данными образами и ситуациями скрывается второй, более значимый пласт бытия онтологическое, непреходящее содержание. Экзистенциальная проблематика неизменно прорастает сквозь быт. Потайной, глубинный смысл грассовских образов часто оказывается парадоксально-шокирующим, но без него невозможно постичь всей полноты авторского замысла, реконструировать его мировоззренческую парадигму. БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР 267

2 Созданию второго философского плана грассовского произведения служит система образов-символов. Одновременно она придает структурную четкость мозаичным эпизодам, на которые распадается «Жестяной барабан». Центральное место в системе романа принадлежит фигуре главного героя, к которой стягиваются и вокруг которой группируются все остальные образы. Деталь вещного мира, вмещающая в себя емкое символическое содержание, жестяной барабан выступает в роли неотъемлемого атрибута главного героя и позволяет многое прояснить в его характере. Младенец Оскар, наблюдающий бесцельно кружащегося вокруг электрической лампочки мотылька, улавливает в звуке трепещущих крылышек сходство с барабанным боем этой наиболее совершенной формой протеста против бессмысленности существования. Осознав с самого момента рождения, что жизнь ничего не значит, Оскар пытается наполнить ее «шумом и яростью», переложив свою историю на язык барабанного боя. Вербальные средства, изначально призванные упорядочить реальность, вместить ее в четкие понятийные рамки, обнаруживают свою беспомощность перед лицом абсурдного мира. Барабан служит выразителем правдоискательских устремлений амбивалентной натуры главного героя. Оскар, категорически отрицающий собственную принадлежность к движению Сопротивления, вопреки самому себе, своей обывательской позиции невмешательства, оказывается на какое-то время борцом против фашизма, когда, забравшись под трибуны, заглушает своим барабанным боем нацистскую пропаганду, увлекает за собой мелодиями Штрауса собравшихся на митинг. Нелицеприятную правду о мире жестяной барабан продолжает вещать и после войны. В обществе возрожденного бидермайера его дробь вызывает катарсис: посетители Лукового погребка, уважаемые бюргеры, привыкшие подавлять в себе естественные проявления натуры, становятся участниками затеянной Оскаром вакханалии, благовоспитанные старики и старушки впадают в детство, обретая вновь невинность и простоту. Выбор барабана в качестве символического атрибута неслучаен. Резкое звучание именно этого инструмента способно передать жестокость и бесчеловечность эпохи. Помимо выше обозначенных смыслов в символическом образе барабана чрезвычайно важна еще одна его ипостась а именно, его принадлежность игрушечному миру. Действительно, как бы громко ни стучали барабанные палочки Оскара, его любимый инструмент предназначен всего-навсего для детских забав. В связи с этим активная деятельность маленького барабанщика, его энергичный протест против действительности оборачиваются полной бессмыслицей. Барабан не единственный игрушечный образ в произведении Грасса. Примечательно, что все эти образы появляются, как правило, в мрачные, трагические моменты романного повествования. Так, Ян Бронски увлека- 268 БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР

3 ется перед расстрелом строительством карточных домиков, олицетворяющих хрупкость и беспомощность единичной жизни перед лицом злого рока. Грефф взвешивает собственный труп на хитроумно придуманных музыкальных весах. Герберт Тручински, друг и сосед Оскара, находит свою смерть, бросившись в порыве страсти на деревянную галионную фигуру Ниобеи. Торговец игрушками еврей Маркус кончает жизнь самоубийством в своей лавке среди разбросанных кукол, выпотрошенных плюшевых медведей, искореженных жестяных барабанов. Игрушки, окружающие погибших героев Грасса, призваны вызвать у читателя ощущение ужаса и абсурдности человеческого существования. Благодаря введению игрушечных образов не только жизнь, но и смерть обряжается в одежды фарса, буффонады, шутовства, утрачивая смысл, наполняясь призрачным, лживым содержанием. Рождается двуплановость происходящего, взаимоисключающие начала проникают друг в друга, жизнь и смерть утрачивают четкие границы. Трагизм их восприятия усиливается. Своего апогея он достигает в главе «Вера. Надежда. Любовь», рассказывающей о еврейских погромах в «хрустальную ночь». Это один из немногих эпизодов в романе, где происходит смена повествовательной перспективы: самоубийство Маркуса, близкого знакомого Оскара, хранителя жестяных барабанов, служит отправной точкой в размышлениях героя о преступлениях фашизма. Здесь исторический фон выходит на первый план, затемняя собой частное событие, единичный случай становится источником далеко простирающихся обобщений. Глава о хрустальной ночи написана в стилизованной под рождественскую сказку манере, что может рассматриваться как дальнейшее развитие темы игрушечного, «невсамделишного» мира. Благодаря стилизации возникает эффект очуждения читателя от описываемых роковых событий. Автор пытается таким образом не столько заставить читателя понять происходящее разумом (как то было у Брехта), сколько воссоздать зловещую атмосферу. Черная сказка о массовом уничтожении людей в газовых камерах звучит гораздо убедительнее, чем традиционное реалистическое описание. Ощущение кошмара нагнетается введением в повествование изначально светлых лучезарных образов Деда Мороза и Младенца Иисуса. В главе «Вера. Надежда. Любовь» можно говорить о возникновении символической ситуации. Основы христианской религии полностью дискредитируют себя в эпоху тотального уничтожения целых народов. Любовь оборачивается не чем иным, как эгоизмом, надежда сменяется безнадежностью, вера уступает место безверию. Спаситель Иисус и Дед Мороз главные персонажи рождественской мистерии сбрасывают маски и открывают свои истинные дьявольски-отпугивающие личины небесных газовщиков. Весь мир вокруг оказывается газовой камерой, которую приводит в действие Бог или некто, на кого наивно привык уповать читатель. БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР 269

4 Образ Христа, обнаруживая свою неоднозначность, оборачивается темной стороной, отождествляется с фигурой Черной кухарки. Автор приписывает Сыну Божьему слова: «Я спаситель этого мира, без меня вы не сможете стряпать» 1. Действительность в трактовке Оскара предстает гигантской кухней, на которой каждый стремится только к насыщению своего желудка, к удовлетворению естественных потребностей. Бог в этом биологическом миропорядке выступает антигуманным началом, бездушным экспериментатором, главным поваром, поддерживающим жизнь и лишающим ее. Из мира, где стряпает Господь, изгнана справедливость: в смерти доброго волшебника Маркуса повинен живодер Мейн нацист, убивающий своих четырех котов. Палач остается безнаказанным, жертва неотомщенной. Отсюда тотальный пессимизм, раздвигающий рамки конкретного временного периода и распространяющийся на всю историю человечества. Гибель Маркуса знаменует окончательную потерю Оскаром веры: «Он унес с собой все игрушки из этого мира» (252). Нигилизм и разочарование Оскара черты, конституирующие облик современного человека, в котором уживаются Бог и дьявол, Аполлон и Дионис, святой и грешник, художник и филистер. Образ главного героя воспринимается некоторыми критиками не только как символ целого поколения, но и как карикатура на него 2. Думается, если Оскар и выступает в подобной роли, то только в эпизодах его работы натурщиком в Академии художеств, в которых Г. Грасс высмеивает принципы экспрессионистского искусства, доводящего путем чрезмерной акцентуации те или иные черты до абсурда. В целом же образ Оскара представляется гораздо более сложным, чем простая карикатура на человечество. Он способен вызвать в читателе насмешку, но и жалость своей беззащитностью и ранимостью, тщательно скрываемой за злой иронией тягой к любви, которая остается невостребованной. Трагедия героя заключается в его глубоко скрываемом страхе перед изъявлением чувств, в вынужденном уповании на разум, а не на сердце в оценке действительности. По мнению В. Шварца, стержнем натуры Оскара является «высокомерие интеллекта», дающее ему основание претендовать на роль Мессии, готового указать человечеству истинный путь 3. На место грандиозной фигуры Спасителя заступает символический образ карлика. Цинизм автора, дерзнувшего на подобное кощунственное сопоставление, порожден горьким осознанием того факта, что для ныне живущих нет больше спасения. Роман построен в связи с этим как своеобразное новое евангелие, повествующее о рождении, взрослении, годах проповедничества и уходе из мира современного Иисуса. В текст романа вкраплены бесчисленные библейские аллюзии, призванные сформировать у читателя устойчивые ассоциации образа Оскара с Христом. Так, рождение героя сравнивается с сотворением Земли, образ матери Агнесс двоится, вмещая в себя черты распутницы и Девы Марии, 270 БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР

5 приспешники Оскара из банды чистильщиков напоминают апостолов, возраст грассовского барабанщика, покидающего общество людей, приближается к возрасту, в котором принял мученическую смерть Сын Божий. Все эти кощунственно звучащие параллели позволяют воспринимать роман как пародию на Священное Писание. Поэтому образ главного героя необходимо трактовать не как образ Мессии, а как Анти-Мессиии. На правомерность подобной интерпретации указывают многие детали в произведении. Это и языческое имя героя, и его дьявольские способности (голос, разбивающий стекло), и отношение к нему окружающих, которые склонны воспринимать его как представителя преисподней (Розвита осеняет Оскара крестом, сестра Доротея узнает в нем искусителя), и близость его преступному миру (участие в банде, совращение добропорядочных бюргеров на путь воровства). Само умение Оскара провидеть глубинную суть повседневных, привычных явлений роднит его скорее с дьяволом, чем с Богом, поскольку проницательность героя исключает всякое снисхождение к несовершенному миру. Уход Оскара из общества людей в сумасшедший дом несет особую смысловую нагрузку. Образы, составляющие эту символическую ситуацию, как это часто бывает у Грасса, двоятся, поворачиваются к читателю неожиданно новыми сторонами. Оскар предпочитает стать или, точнее, остаться дураком, хотя именно ему открывается истина. Не случайно безумию героя предшествует знакомство с неким Витларом, чей противоречивый образ ассоциируется со Змеем Искусителем, предлагающим Оскару райское яблоко с древа познания. В чем же состоит вновь обретенное знание героя? В конце жизни в людском обществе он приходит к тому же самому выводу, который был сделан им при рождении: цель существования возврат в эмбриональное состояние, то есть в ничто. Так круг замыкается, оставляя Оскара наедине с его тотальным одиночеством. Уход из большого мира знаменует для грассовского барабанщика внутреннее освобождение, ценность которого не умаляет тот факт, что он становится узником психиатрической лечебницы. Но микромир, в котором Оскар надеется обрести опору и оправдание своей многострадальной земной жизни, оказывается непрочным, о чем свидетельствует и неотступный кошмар героя демоническая фигура Черной кухарки, порожденная сном его разума. Это один из образов-лейтмотивов, который возникает впервые в песенке, повторяемой соседскими детьми. Последнее кажется неслучайным, поскольку мир детства, традиционно считающийся чистым и невинным, предстает в грассовском романе средоточием зла (вспомним хотя бы о том, что главный герой, в котором столь сильно сатанинское начало, навсегда остается ребенком). Именно детям, как носителям разрушительной энергии, открыта последняя истина БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР 271

6 о темной стороне бытия. Сами того не осознавая, маленькие «крещеные язычники» (99) взывают в разгар своих игр к Черной кухарке посланнице потустороннего хтонического мира. Постепенно этот образ наполняется новыми мрачными коннотациями, обрастает трагическими ассоциациями, возникая, как правило, в моменты наиболее тяжелых для героя потрясений. Критики связывают символический образ Черной кухарки с чувством вины, которое сводит Оскара с ума и не отпускает его даже в лечебнице 4. Оскар готов взять на себя ответственность за убийство двух своих отцов, смерть матери и гибель любовницы Розвиты, в которых он если и повинен, то только косвенно. Столь же недоказуемо убийство им сестры Доротеи. Однако во всех этих случаях речь идет не столько о конкретной вине юридического характера и даже не столько о вине целой немецкой нации (хотя такая трактовка не исключена), сколько о вине в ее широком экзистенциальном толковании. Это вина исконная, преследующая человека с самого его появления на свет и служащая в конечном счете причиной его ухода в мир иной. Вечный неискупленный грех человечества тяготит Оскара. Он берет его на себя и несет как крест, в связи с чем его образ приобретает черты великомученика, тесно переплетенные, как это часто бывает у Грасса, с известными ироническими коннотациями. Мысль о том, что Оскар в глубине души стремится к искуплению первородного греха человечества, воплощается художественно в символике цветов. В сне-фантазии, который привиделся прячущемуся в шкафу Оскару, возникает настоящий круговорот цветов. Красный, олицетворяющий жизнь страстей, моментально переходит в черный символ смерти, из чего можно сделать вывод об их близости и взаимопроникновении, поскольку их основанием служит общий закон биологического существования. Страсти, прежде всего любовные, предстают у Грасса исключительно в их плотской ипостаси. Любовь лишена в романе всякой духовности, оттого в ней отсутствует животворная, порождающая сила. Это позволяет автору поставить знак равенства между смертью и любовью, придав последней статус одного из звеньев биологического цикла. Следующий цвет, возникающий в видении Оскара, желтый ассоциируется с тлением и развивает тему смерти. Синий небесная краска символизирует надежду на загробную жизнь, но отвергается героем-нигилистом как цвет лжи, поскольку закон тления, воплощенный в желтом, всемогущ, а вечность и рай выдумка для верующих. Оскар принимает только зеленый цвет природы, настоящего мира, в котором он пасется, подобно агнцу божьему (еще одна библейская аллюзия). Но Оскар тут же уточняет функцию зеленого в этот цвет будет окрашен его гроб, из чего следует, что для главного героя реальностью об- 272 БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР

7 ладает только земная жизнь, после которой человек окончательно сольется с миром природы. Физическое, телесное существование это родина живых и мертвых, первый и последний приют, единственно в котором можно сохранить свою белизну, то есть невинность. Но невинность сродни бесплодной смерти черному цвету. Калейдоскопический круговорот, столь полно вобравший в себя мировоззрение Оскара, завершается возвратом к красному, а именно к красным крестам на халатах медсестер. Этот цвет оказывается универсальным, поэтому он символизирует медицину, отвечающую за поддержание жизни, но имеющую в то же время самое непосредственное отношение к смерти. Красный, черный, белый, варьируясь, бессчетное количество раз всплывают на страницах романа. Большинство критиков склонны придавать им более узкое значение, чем это было предложено выше 5. При этом они трактуют черный как символ вины, красный зла, а белый как тягу Оскара к чистоте. Ответ на вопрос, почему главный герой так до самого конца не может освободиться от собственной виновности, представляется очевидным. Не принимая существующий жестокий миропорядок, Оскар сам становится на сторону зла. Его методы противостояния бесчеловечному миру от этого же мира, потому все его попытки выполнить предначертанную ему с момента рождения роль пророка терпят крах. Особую смысловую нагрузку в связи с этим принимает на себя образ круга. Выше уже говорилось о круговороте цветов и замкнувшемся круге в движении авторской мысли. Лейтмотив круга возникает также в образах карусели и эскалатора, у которого отсутствует первая ступенька. Оскару, стоящему на эскалаторе, кажется, что он, подобно Данте, возносится из ада (читай: мира людей, который он должен наконец покинуть), но на верхней ступеньке его поджидает вовсе не представитель рая, а все та же Черная кухарка, исчадье преисподней, от которой он тщетно пытался спастись, живя в большом свете. На повествовательной плоскости в финале романа также происходит слияние настоящего времени, в котором пребывает Оскар, барабанящий о жизни, и прошедшего времени, о котором он повествует на своей жестянке. Не только личная жизнь героя, но и всемирная история движется по кругу, утверждая собой закон дурной повторяемости неизбывного в поколениях греха. На смену фашизму в общественной жизни Германии приходит торжество нового зла бездуховного общества потребления. Безверие Оскара в возможность поступательного прогрессивного развития отдельной личности и человечества в целом влечет его в убежище, БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР 273

8 которое ему удавалось обрести на короткие мгновения то в шкафу, то под столом, то под трибунами, то в подворотне, то под юбками бабки Анны, но которое он окончательно нашел только в психиатрической лечебнице. Страх Оскара перед открытым пространством бытия, по верному замечанию В. Шварца, порожден его глубинной связью с миром зла 6. Несчастье героя, стремящегося к замкнутости, изолированности, одиночеству, вызвано отсутствием у него светлых гуманистических идеалов, попранием им божественных принципов мироустройства, неумением любить, чрезмерной самонадеянностью. Прижизненное бегство в смерть, в убежище, где хозяйствует Черная кухарка, ставшая порождением и неотъемлемой частью больного сознания Оскара, воспринимается как закономерный итог пути главного героя романа Г. Грасса «Жестяной барабан». Романист прибегает к cимволическим образам как к активному средству художественного воплощения мировоззренческой концепции. Основанная на представлении общего, типичного через индивидуальное и единичное образная система произведения изображает гибельное состояние мира и человека в нем, проявляющееся в утрате веры (аллюзии, пародирующие библейские сказания), в иллюзорности и абсурдности жизни (сказочно-игрушечная символика), в ее обесценивании (фигура Черной кухарки и цветовые вариации), в отсутствии перспектив культурно-исторического развития (символ круга). Образ главного героя, притягивающий к себе разрозненные художественные компоненты, придающий концептуальную целостность картине распадающейся реальности, собирает ее осколки лишь для того, чтобы показать их трагическую несоединимость, ведущую к утрате смысла бытия. Хаос, царящий в душе Оскара, повторяет, как в зеркальном отражении, упадническое состояние внешней действительности. Так в романе «Жестяной барабан» создается грандиозная эпопея всеобщего апокалипсиса. 1 Грасс Г. Жестяной барабан. СПб: Азбука, С В дальнейшем произведение цитируется по этому изданию с указанием страниц в скобках. 2 См., напр.: Blöcker G. Kritisches Lesebuch. Hamburg, S Schwarz W.J. Der Erzähler Günter Grass. Bern; München: Francke Verlag, S Tank K.L. Günter Grass. Berlin: Сolloqium Verlag, Otto H. Hess, S. 72; Willson A.L. The Grotesque Everyman in Günter Grass s Die Blechtrommel // Monatshefte, LVIII, 2. P См., напр.: Willson A.L. Op. cit. 6 Schwarz W.J. Op. cit. S БАЛТИЙСКИЙ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ КУРЬЕР

Подготовленным и проведенным И.А. Дедюховой и Галиной Щетниковой.

На вебинаре был подчеркнут уникальный талант писателя, за спиной у которого роман «Жестяной барабан», принесший ему мировую известность, автобиографический роман «Луковица памяти», роман «Собачьи годы», который вместе с повестью «Кошки-Мышки» составил Данциговскую трилогию, повести, рассказы, стихи.

Информация, услышанная на вебинаре, настолько заинтриговала меня, что я бросилась читать самые известные его вещи и не ошиблась, творчество Грасса поразило меня не только живостью созданных им образов, но и глубокими смыслами, заложенными в этих образах.

Самым нашумевшим фактом биографии писателя стала его служба в войсках СС, этот факт стал известен из автобиографического романа писателя «Луковица памяти».

Грасс не стал скрывать этот факт своей биографии, несомненно догадываясь, какую бурю в общественном мнении вызовет это его признание, тем не менее не смог поступить по-другому, хотя, я думаю, для него это было трудным решением.

Грасс, по его словам, в юные годы нисколько не стыдился своего членства в СС, но, добавляет он, «впоследствии это чувство позора стало давить на меня. Для меня войска СС не были чем-то ужасным, это было просто элитное подразделение, которое бросали на тот участок, где было особенно горячо, и которое — так говорили — несло самые тяжелые потери».

«Со мной случилось то, что и со многими другими в моем возрасте, — продолжал писатель. — Мы проходили трудовую службу, и однажды, год спустя, на стол легла повестка. И только когда я оказался в Дрездене, я узнал, что это была СС». из биографии

Как и многие другие, он стал заложником ситуации. Он был молод и не понимал в чем участвовал, точно так же как наша молодежь не в силах разобраться, в чем ей предлагают участвовать «сильные мира сего», когда разжигают вражду между Россией и Украиной. Всю ответственность они при этом с легкостью перекладывают на тех, кому создают безвыходные ситуации.

Как в случае несколько «неудачного» заключения очередного «газового контракта» между Россией и Украиной, явных выгод, гешефтов и цимесов, делившихся за нашей спиной между «элитой» обеих сторон, абсолютно неправового подхода к государственным переворотам в виде манежек-майданов, — нам для ответственности выдвигаются чучела каких-то «возрожденных фашизмов», «ватников-укропов» и т.п. Основные участники и «ответственные лица» отчего-то остаются в стороне.

Так и в случае с Грассом. Смешно, когда на семнадцатилетнего молодого человека, рывшего окопы, ни разу не выстрелившего, не имевшего возможности уклониться, раз в военное время пришла повестка, — вдруг начинают вешать особую ответственность «сразу за все», как это принято в любой кампании местечкового оголтелого шельмования.

Особенно истерили по поводу признания Грасса в Израиле, тут же пафосно объявив, что писатель там — «персона нон грата». Так и хотелось напомнить самим этим «природным антифашистам», что сами они с фашизмом не сражались, а победителей фашизма и освободителей Освенцима оскорбили и предали, не явившись на 70-летие Победы.

Но из-за приписывания себе чужих заслуг, в том числе в нравственности, — у всех этих современных «пострадавших от холокоста» полностью сбиты нравственные ориентиры, перепутаны верх с низом. Они отчего-то не шельмовали авторов фильма «Список Шиндлера», который повествует, как выживали участники этого списка, производя смертоносное оружие для убийств на Восточном фронте.

Если и это они способны оправдать, не понимая, что все герои фильма участвовали в военном преступлении, то они должны понимать, что этот наигранный «антифашизм» выглядит неуместно, оскорбительно и цинично.

В точности так же он выглядел и при шельмовании Грасса за то, что тот попал в 17 лет в войска СС. Но сейчас можно увидеть и другое в этом факте, который оброс какими-то дикими домыслами настолько, что в сообщении о смерти писателя в апреле этого года Первый канал вообще объявил его «танкистом войск СС».

Здесь уже можно увидеть роль Провидения, чтобы Грасс побывал и на фронте, прошел через горнило войны. Писательство стало для него ответственностью, принятой за весь мир. А вот масштабные травли, шельмования, войны и кровавые расправы, репрессии устраиваются людьми, неспособными ответить даже за себя, считающими, что за все должны отвечать 17-летние, призванные повесткой.

В общем-то обо всем этом и написан роман «Жестяной барабан», в нем и боль писателя за свою нацию, и за себя и за всех людей, конечно.

«Во время Второй мировой войны в возрасте 15 лет вместе со своими одноклассниками был призван в обслугу зенитной батареи, затем отбыл трудовую повинность и в ноябре 1944 года в возрасте 17 лет был зачислен в 10-ю танковую дивизию войск СС, в составе которой участвовал в битве за Берлин в апреле 1945 года и был ранен. После войны пробыл в американском плену до 1946 года.

С 1947 по 1948 год Грасс обучался профессии каменотёса в Дюссельдорфе, в дальнейшем учился скульптуре и живописи в Академии искусств в Дюссельдорфе. С 1953 по 1956 год продолжил изучение живописи в Высшей школе изобразительных искусств.»(Википедия)

Грасс поначалу не связывал свою жизнь c литературой, желание писать пришло к нему позже.

«В 1956-1957 годах Гюнтер Грасс начал выставлять свои скульптурные и графические работы и одновременно начал заниматься литературой. В то время Грасс писал рассказы, стихи и пьесы, которые сам он относил к театру абсурда.

Образным языком был написан и дебютный роман Грасса «Жестяной барабан» (нем. Die Blechtrommel), опубликованный в 1959 году.

За этот роман он получил премию «Группы 47», к которой он сам принадлежал с 1957 года. В романе реальные исторические события конфронтируют с сюрреалистически-гротескным образным языком Грасса. Стиль, в котором написан роман «Жестяной барабан», стал стилем Гюнтера Грасса.

После выхода «Жестяного барабана» Гюнтер Грасс получил мировую известность. Впервые после Второй Мировой войны немецкий писатель получил международное признание.

В 1960 году жюри литературной премии города Бремена хотело присудить свою премию роману «Жестяной барабан», но сенат Бремена воспротивился этому.

В 1979 году роман был экранизирован западногерманским режиссёром Фолькером Шлёндорфом. Фильм «Жестяной барабан» получил главный приз Каннского кинофестиваля - «Золотую пальмовую ветвь» - в 1979 году (приз был разделен с фильмом «Апокалипсис сегодня», а также «Оскара» как лучший иностранный фильм». (Википедия)

Соглашусь, что роман действительно оставляет очень сильное впечатление. Его много критиковали, но критика его соотечественников в основном была направлена на «развратность» романа.

«Оскар с его сугубо негативным отношением к миру взрослых (ведь они лгут, распутничают, затевают войны, убивают себе подобных) отвечает на зло, творимое ими, «мания разрушения».

На жестокость абсурдного мира он отвечает абсурдной жестокостью, на аморализм окружающих — отрицанием любых табу, низвержением любых авторитетов. Его «тотальный инфантилизм» — маска, прикрывающая лицо обиженного и, по сути, несчастного человека.»

Да, мир взрослых людей и тогда и сегодня непонятен миру открытых детских сердец. То, с чем мы сталкиваемся сегодня, ничем не отличается от мира 30-х годов прошлого столетия, все так же узкая группа лиц в угоду своим корыстным интересам, развязывает войны, все так же натравливает народы друг на друга в попытке их уничтожения их же руками. Германия-СССР вчера, Россия-Украина сегодня.

Возьму на себя смелость вкратце описать сюжетную линию и свои впечатления от романа.

Грасс рисует сложные образы, в которых передает и само время, и рисует судьбы своих героев, и пытается разобраться в сложном переплетении чувств, эмоций, страстей и нравственных мук своих героев. Итак, мы попадаем в конец 20-х фактически в Германию, в центре романа-маленький мальчик Оскар, повествование в романе ведется именно от его лица:

Сколь самостоятельно я на стадии эмбрионального развития внимал лишь самому себе и, отражаясь в околоплодных водах, испытывал самоуважение, столь же критически внимал я первым спонтанным репликам моих родителей под светом упомянутых двух лампочек. Мое ухо проявляло редкую остроту слуха. Пусть оно было маленькое, приплюснутое, слипшееся и во всяком случае заслуживало наименования «прелестное», оно сохранило каждую из тех столь важных для меня — как первые впечатления — фраз.

С самого момента рождения Оскар осознавал себя неординарной личностью или как он сам называл себя «героем» своего времени. В качестве протеста он решает не входить в мир взрослых людей, а остаться на всю жизнь 3-х леткой.

Мне с первой минуты было ясно: взрослые не поймут тебя, если ты не будешь расти так, чтобы они это могли видеть, припишут тебе задержку в развитии и начнут таскать тебя и свои деньги от одного врача к другому в поисках если и не твоего выздоровления, то по крайней мере объяснения твоей болезни. Стало быть, чтобы свести консультации к терпимому минимуму, от меня требовалось, прежде чем врач даст какое-то объяснение, подыскать со своей стороны уважительную причину для задержки роста. Не самоубийства. Боже избави! Это было бы чересчур просто.

Но другое было трудным, было болезненным, требовало от меня жертвы, и уже в тот день, как и потом всякий раз, когда от меня требовалась очередная жертва, лоб мой покрылся испариной. Самое главное —чтобы не пострадал барабан, поэтому для начала следовало снести его вниз по шестнадцати щербатым ступеням и разместить между мешков с мукой, объясняя этим впоследствии, почему барабан остался невредим. Потом снова подняться до восьмой ступеньки, нет, пожалуй, на одну ниже, или нет, сгодится и пятая. Но, падая с этой ступени, трудно сочетать надежность с убедительностью увечий. Поднимемся выше, нет, это слишком высоко — десятая снизу ступенька, и наконец я рухнул с девятой, головой вперед, на цементный пол нашего погреба, увлекая за собой целую батарею бутылок с малиновым сиропом

Оскар действительно перестал расти, но у него есть талант: слышать живой мир и выражать свои чувства через ритмы, он начинает барабанить в подаренный ему барабан, выражая все, что чувствует, конечно многим (вернее сказать всем) непонятен этот образ самовыражения Оскара, его постоянная дробь выводит многих из себя, но попытки взрослых отобрать у него барабан, заканчиваются поражением, потому что у Оскара открылся еще один дар: он начал издавать звуки на таких удивительно высоких нотах, от которых не только закладывает уши, но и вдребезги бьются стекла.

«И когда я не пожелал подставить ей руку, она ударила по моему барабану, ударила по моей жестянке. Она, какая-то Шполленхауэрша, ударила по моему жестяному барабану! Какое она имела право ударить? Ладно, если ей так уж хотелось ударить, пускай, но при чем тут мой барабан? Ей что, не хватает чисто намытых оболтусов у меня за спиной? Ей понадобилась именно моя жесть? Ей, которая ничего, ровным счетом ничего не смыслит в барабанном бое, ей обязательно надо было лезть к моему барабану? А что это блестит у нее в глазах? Как называется зверь, пожелавший ударить? Из какого он сбежал зоопарка, какой алчет пищи, чего ищет?

В Оскаре нечто поднялось, его толкало нечто, возникшее неизвестно из каких глубин, сквозь подметки, сквозь подошвы наверх, нечто, овладевшее его голосовыми связками, и оно побудило Оскара испустить истошный крик, которого вполне хватило бы, чтобы оставить без единого стекла целый, великолепный, прекраснооконный, вбирающий свет, преломляющий свет готический собор»

Вскоре наступает 34 год, к власти приходит национал-социалистическая партия Германии.

С гвоздя над пианино был удален сумрачный Бетховен, подарок Греффа, и на тот же самый гвоздь водружен для всеобщего обозрения Гитлер с не менее сумрачным взглядом… Возникло наиболее мрачное из всех возможных противостояний: Гитлер и гений висели теперь друг против друга, глядели друг на друга и видели друг друга насквозь, но никакой радости друг другу не доставляли

Оскар выражает свой протест имеющимися у него средствами — барабанными палочками:

Долго, в течение очень долгого времени, а точнее сказать — до ноября тридцать восьмого, стоя со своим барабаном под разными подмостками, я с большим или меньшим успехом срывал манифестации, заставлял заикаться ораторов, преобразовывал марши, а также хоралы в вальсы и фокстроты.

Оскар живет вместе с родителями: мамой Агнес и отцом Альфредом Мазератом, у них есть друг и одновременно родственник матери — Ян Бронски, которого Оскар небезосновательно считает своим физическим отцом, так как знает о его любовной связи со своей матерью. Сначала кажется, что Грасс ввел этот акцент «любовного треугольника», чтобы показать лживость мира взрослых людей и влияние этих отношений на мир ребенка, да этот аспект тоже существует, но это не самое важное, что пытается сказать Грасс.

…как одолевают крестный путь: подступающая досада, рядом — неполноценный ребенок, нечистая совесть, страстное желание повторить, с ненасытностью и с пресыщением, с неприязнью и добродушной симпатией к Мацерату, — так одолевала моя матушка вместе со мной, с моим новым барабаном, с пакетиком почти дармовых ниток дорогу по Лабесвег до лавки.

Помимо того, что Агнес запуталась и хочет вырваться из замкнутого круга уже созданных отношений, Грасс показывает еще один пласт: уже решившуюся на уход от мужа женщину вдруг останавливает некий Маркус, который уговаривает ее остаться с супругом-немцем и отказаться от любовника-поляка в силу складывающейся политической ситуации, либо предлагает ей уехать с ним-евреем в Англию.

Замечательная палитра, не правда ли, Грасс описанием одного эпизода рассказывает нам о том, что почему-то лучше всего живется в Англии, что разыгрывают пока немцев, делая из них «ярых националистов», чуть не написала «бандеровцев», а евреи, как обычно, пытаются впиться в здоровую генетику, дабы продолжить свое управление через женщин, пытающихся сохранить свою семью, своих детей, и как всегда, приходят к нам в качестве «помощников» исключительно из «добрых побуждений», зная, что доводы обывателя всегда действенны и всегда уводят от нравственного выбора.

Агнес соглашается с доводами Маркуса (сама не размышляет) и остается с супругом, но уже больше не хочет ничего, терпеть нравственные муки ей нестерпимо, ощущения смысла жизни потеряны, она «сломлена» морально и ее «Крестный путь» заканчивается, она уходит из жизни.

В очередной раз сталкиваешься с тем, что ломаются всегда жизни простых людей, которые попадают в расставленные ловушки, не могут из них выбаться и отвечают своими жизнями. Всегда кому-то обязательно надо разрушить чужую жизнь, чтобы устроить свою, но так хитро, чтобы ты сам долго мучался от своего врожденного чувства ответственности за все и принял себя наконец либо в качестве «жертвы», либо, приняв навязанные правила, стал отчасти таким же, как эти хитрецы.

Наблюдая безответственность (незначимость?) взрослых даже к их собственной жизни, Оскар не видит того, кто мог бы стать ему другом, единственным его наставником становится карлик Бебра, артист цирка, слова которого он запомнил и стал воплощать их в жизнь.

— Дражайший Оскар, поверьте на слово опытному коллеге. Наш брат не имеет права находиться среди зрителей. Наш брат обязан быть на сцене, на эстраде. Наш брат должен задавать тон и определять ход действия, не то зритель сам будет воздействовать на тебя и куда как охотно устроит тебе пакость. Почти влезая мне в ухо, он шептал, делая древние глаза: — Они придут! Они рассядутся на почетных местах! Они устроят факельные шествия! Они воздвигнут трибуны, они заполнят трибуны и возвестят нашу погибель!

Борьба Оскара может и мало что меняет в жизни людей и в общем положении вещей, но для самого Оскара этот путь является путем познания, он действует и видит результаты, самостоятельно оценивая, что для него является благом.

В те времена с людьми перед рядами трибун и на них можно было совладать при посредстве жалкого барабана, и скажу вам честно: я до совершенства довел свой номер, равно как и разрезание голосом стекол на расстоянии. Я барабанил не только против коричневых манифестаций.

Оскар сидел также под трибунами у красных и у черных, у скаутов и у молодых католиков в салатных рубашках, у свидетелей Иеговы и у союза Кифхойзер, у вегетарианцев и у младополяков из движения ультранационалистов. Что бы они ни собирались пропеть, протрубить, вознести в молитве, возвестить миру — мой барабан умел лучше, чем они.

Итак, мое дело есть дело разрушителя. И то, что я не мог одолеть барабаном, я убивал голосом, почему наряду с мероприятиями, проводимыми при свете дня и направленными против трибунной симметрии, я приступил также к ночной деятельности: зимой тридцать шестого—тридцать седьмого года я разыгрывал искусителя.

И замысел мой был замыслом охотника. Чтобы осуществить его, требовалось терпение, хладнокровие, свободный и острый глаз. Лишь при наличии всех этих предпосылок моему голосу дозволялось бескровным и безболезненным способом подстрелить дичь, соблазнить дичь — но на что?
На кражу: ибо своим беззвучным криком я как раз на уровне нижнего ряда товаров, а если удастся, то прямо напротив желанного предмета вырезал круглую дыру, последним взлетом голоса заталкивал вырезанный круг внутрь витрины, так что можно было услышать приглушенное звяканье…Если вы спросите меня, не само ли зло повелевало Оскару усилить соблазн, который и без того исходил от ослепительно чистой витрины, с помощью отверстия величиной в ладонь, я буду вынужден ответить: да, само зло.

— Оскар, ты не просто утолял малые и средние пожелания зимних фланеров, влюбленных в предмет своей мечты, ты вдобавок помогал людям перед витринами познать самих себя. Ни одна солидная и элегантная дама, ни один добропорядочный дядюшка, ни одна престарелая, но сохранившая свежесть с помощью веры девица никогда не признали бы в себе воровских задатков, когда б твой голос не подбил их на воровство и, сверх того, не посодействовал перевоспитанию горожан, готовых ранее в каждом маленьком и неудачливом воришке видеть подлого и опасного негодяя.

После того как я из вечера в вечер подкарауливал его, а он трижды отказывался от совершения кражи, прежде чем сдаться и стать так никогда и не пойманным вором, доктор Эрвин Шолтис, прокурор и внушающий страх обвинитель при Верховном суде, сделался, по слухам, снисходительным, кротким и почти человечным в своих приговорах юристом, потому что принес жертву мне, маленькому полубогу воров, и похитил кисточку для бритья из натуральной барсучьей щетины…

Оскар разыгрывает искусителя, как «кошка с мышкой» он играется с людьми, осознавая свою неуязвимость и наслаждаясь эффектом сдачи ими нравственных позиций, теперь даже прокурор стал кротким, как ягненок и уже не может больше бороться так, как боролся раньше (стал отчасти таким же). Но Оскар вдруг прекращает «играть в искусителя».

Однажды он заставил своего отца-дядю (Яна Бронски) вытащить из витрины колье с рубинами, Ян Бронски подарил это колье его матери, и Оскар вдруг понял, что в мотивах на первый взгляд однозначно ужасного поступка может лежать искреннее чувство.

Но на этом исследования Оскара не заканчиваются. Я напомню, что матушка Оскара была католичкой, и каждую субботу вместе с сыном посещала храм, правда реальную помощь так и не получила, возможно именно этот факт вынуждает Оскара заняться изучением этого вопроса.

….я сразу называю Иисуса по имени и прихожу к выводу: двойняшка! Однояйцевый близнец! Вполне мог быть моим братом. У него мой рост, моя фигура, моя поливалка, на ту пору еще не знавшая иного применения. Моими глазами кобальтовой синевы — глазами Яна Бронски он взирал на мир и демонстрировал — что меня больше всего раздражало — даже мою жестикуляцию. Мой двойник вздымал обе длани и сжимал их в кулак таким манером, что туда можно было без труда что-нибудь засунуть, мои барабанные палочки к примеру; догадайся скульптор это сделать, прикрепи он вдобавок к розовым бедрам мой красно-белый барабан, из Иисуса получился бы я, воплощенный Оскар, который сидит на коленях у Богородицы и сзывает паству барабанным боем…

Ну да, с одной стороны Грасс показывает, что любой развитый человек, понимающий чуть больше других, может взять этот образ и повести за собой, с другой стороны, его раздражает реальная возможность манипулирования с помощью этого образа и придавания тех или иных акцентов этому образу.

Да, любое доброе начинание может попасть в руки «зла», исторических примеров масса, стоит вспомнить религиозные войны или средневековую инквизицию, к примеру. И Грасс, например, считает, что соблазн содержится в самой религии (образ Яна Бронски).

Также он описывает мать Оскара-истовую католичку, которая всеми силами своей души пыталась понять прежде всего саму себя, она каялась и причащалась, она просила помочь ей, но увы… Грасс не видит, что религия должным образом помогает людям разобраться и дать понимание (лишь понимание дает внутреннюю опору), он показывает недейственность религиозных штампов типа: «ты грешна, кайся и не прелюбодействуй», эти штампы лишь ввергают человека в глубокое чувство вины, из которой проистекает нелюбовь к самому себе, а значит и к Жизни… со всеми, как говорится, вытекающими.

Но Грасс не останавливается на одном образе, по сюжету после ухода из жизни матери Оскара, в его жизни появляется Мария, ставшая первой любовью Оскара. Она тоже является верующей — протестанткой, но очень быстро переходит в католичество, без особой идейной аргументации, скорее ее привлекают богатые формы католической церкви.

Собственно, я и сейчас вижу, как очень многие «верующие» лишь соблюдают форму, не углубляясь в суть, некоторым нравится пышность проводимых ритуалов, некоторые отдают дань моде, «умные» используют религию в своих целях. Вон, Путина, например, обязательно снимают на камеру на все православные праздники, где он усердно молится и крестится. Понимаю: «Ограбили людей и страну на очередные миллионы долларов — надо для виду со свечечкой постоять, типа покаяться…»
Я немного отвлеклась, вернемся к Грассу и его произведению.

Пусть Оскар и не годился в преемники Христа хотя бы уже потому, что собрать вокруг себя учеников мне крайне трудно, — однако тогдашний призыв Иисуса разными окольными путями достиг моих ушей и сделал меня преемником, хоть я и не верил в своего предшественника. Но в соответствии с правилом: кто сомневается, тот верует, а кто не верует, тот верует дольше всех — мне не удалось зарыть под бременем сомнений малое чудо, явленное лично мне в церкви Сердца Христова…

— Иисус, — соскреб я воедино остатки моего голоса, — Иисус, так мы не уговаривались, немедленно верни мне мой барабан. У тебя есть крест, и хватит с тебя.
Не обрывая резко на полузвуке, он довел игру до конца, с преувеличенной осторожностью скрестил палочки поверх жестянки и без спора протянул мне то, что Оскар по легкомыслию выдал ему напрокат.

Я совсем уж собирался без слов благодарности, торопливо, будто за мной гонится дюжина чертей, сбежать по ступенькам и прочь из католицизма, но тут приятный, хотя и повелительный голос коснулся моего плеча: «Оскар, любишь ли ты меня?»

Не оборачиваясь, я бросил через плечо:

— Оскар, любишь ли ты меня?

Я, с раздражением:

— Сожалею, но чего нет, того нет.

В третий раз он прицепился ко мне:

— Оскар, любишь ли ты меня? И тут Иисус мог наконец увидеть мое лицо.

— Я тебя терпеть не могу, тебя и все твои штучки-дрючки.

Мой грубый ответ, как ни странно, помог восторжествовать его голосу. Он воздел указательный палец, что твоя учительница из Народной школы, и дал мне поручение:

— Ты, Оскар, камень, и на сем камне я создам Церковь мою. Следуй за мной.

Вы только представьте себе всю глубину моего возмущения. От злости у меня кожа пошла мурашками. Я отломал гипсовый палец у него на ноге, но больше он не двигался.

— А ну повтори, — прошипел Оскар, — и я соскребу с тебя всю краску.

— Я Иисус.

То, что за этим воспоследовало, выглядело вполне эффектно, хоть и не мной было инсценировано. Сразу после моего вторичного провозглашения себя преемником Христа, еще прежде чем Штертебекер успел щелкнуть пальцами, а Углекрад приступить к чистке, раздался сигнал воздушной тревоги.
Оскар сказал «Иисус», снова вздохнул, и сирены подтвердили мои слова одна за другой, сперва та, что по соседству, у аэродрома, потом сирена на главном здании пехотной казармы в Хохштрисе, сирена на крыше гимназии Хорста Весселя, что перед самым Лангфурским лесом, сирена на Универсальном магазине Штернфельда и совсем далеко, от Гинденбургаллее, — сирена Высшей технической школы. Потребовалось некоторое время, прежде чем все сирены пригорода протяжно и пронзительно, словно трубы архангелов, восприняли принесенную мной благую весть, заставили ночь вздуться и опасть, сны замелькать и разорваться, залезли в уши спящих, а луне, на которую решительно никак нельзя было воздействовать, придали зловещий смысл не поддающегося затемнению небесного тела.

Оскар становится основоположником новой идеи — борьбы с новым выявленным злом-со взрослыми: «— Мы вообще не имеем отношения ни к каким партиям, мы боремся против наших родителей и прочих взрослых, независимо от того, за кого эти взрослые или против кого» (метод создания любой религии: найди противоречия, объяви одно злом, а другое добром).

Он возглавляет банду малолеток, выброшенных войной на улицу и «ведет» их под флагом новой идеи. Знакомо…

К примеру, Украину сегодня тоже пытаются вести к «европэйским ценностям». Да, сначала все свое разрушим, а затем пальцем покажем, что там жить лучше, и вы знаете, я бы может на это и купилась, если бы не побывала в Европе и «своими руками те ценности не потрогала». Да, есть порядок, нет бомжей, нет бродячих собак и кошек, люди доброжелательны, невольно вспоминаешь уже забытый психический комфорт Советского Союза, когда ты мог жить не думая о хлебе насущном и с уверенностью в завтрашнем дне, но навести такой порядок в стране не так сложно, надо лишь прекратить отток капитала из страны, как уже делало правительство Примакова-Маслюкова .

Но только через какое-то время пребывания в Европе начинаешь чувствовать, что тебе чего-то не хватает, вроде и улыбаются все, и природа прекрасная, а вдруг ощущаешь, что «дышать» нечем… н-да, начинаешь ощущать именно то, о чем говорит Ирина Анатольевна , «они — другие»…

И лично у меня было шоковое состояние, когда я начала осознавать, во что превратилась некогда Великая Римская империя, о причинах разрушения можно узнать на проводящихся по этой теме вебинарах , как смогли на мелкие осколки разбить то, что когда-то диктовало культуру и нравственные ценности, невольно начинаешь сравнение со своей страной, когда видишь, что… действуют по тому же принципу «разделяй и властвуй». Но все же здесь добавлю свой вывод, что русские и украинцы, не продавшие свою совесть, никогда не примут «европэйскую» обывательскую убогую ментальность.

Когда Оскар взял на себя руководство бандой в тридцать-сорок человек, я попросил Штертебекера, чтобы тот для начала представил мне главаря нойфарвассерской группы. Мооркене, хромой паренек лет семнадцати, сын крупного чиновника в Нойфарвассеровском союзе лоцманов, по причине физического недостатка — правая нога у него была на два сантиметра короче другой — не стал ни вспомогательным номером на зенитной батарее, ни солдатом. И хотя этот самый Мооркене сознательно и гордо выставлял напоказ свою хромоту, был он человек робкий и говорил тихим голосом. Этот все время коварно улыбающийся молодой человек считался лучшим учеником в выпускном классе Конрадовой гимназии и имел все шансы — если, конечно, русская армия не станет возражать — с отличием сдать экзамены на аттестат зрелости.

Мооркене собирался изучать философию. Так же безоговорочно, как почитал меня Штертебекер, хромой видел во мне Иисуса, ведущего за собой чистильщиков.

…Все трое начали с вводной молитвы. Банда на скамьях и на каменных плитах преклонила колени, осенила себя крестом, и Мистер, до известной степени знакомый с текстом и при профессиональной поддержке служек, запел молитву. Уже во время вступления я едва заметно шевельнул палочками. Kyrie я сопровождал более активно. Gloria in excelsior Deo — я воздал хвалу Богу на своем барабане.

Я воззвал к молитве, но вместо эпистолы из дневной литургии сделал небольшую увертюру, аллилуйя мне особенно удалась, во время Credo я заметил, как верят в меня ребята, немного приглушил свою жесть, во время Offertorium’a, дав Мистеру возможность преподнести хлеб, смешать вино с водой, позволил кадить на себя и на чашу, проследил, как ведет себя Мистер, умывая руки. Молитесь, братие, барабанил я в свете красных фонариков, подводя к перевоплощению. Это плоть моя. Oremus, пропел Мистер, подстрекаемый к тому святым распорядком службы, парни на скамьях выдали мне два варианта «Отче наш», но Мистер сумел объединить за причастием католиков и протестантов, а покуда они причащались, я пробарабанил им Confiteor. Дева пальцем указывала на Оскара, на барабанщика. Я стал преемником Христа.

Богослужение катилось как по маслу. Голос Мистера вздымался и опадал, а как же красиво преподал он благословение: помилование, прощение и отпущение, а уж когда он бросил в неф слова: Ite messa est, ступайте же, отпускаю вам, свершилось поистине духовное отпущение, после чего чисто мирское взятие под стражу могло бы теперь совершиться лишь для банды, укрепленной в вере, усиленной во имя Оскара и Иисуса.

Здесь скажу только, что эта история закончилась оправданием Оскара и казнью всех членов «новой веры».

Еще одним ключевым моментом произведения я считаю момент, когда Оскар решил снова расти. Это происходит после ухода из жизни его отца-Мацерата, перед этим также погиб тот, кого он считал своим отцом-Ян Бронски, Оскар осознает свою причастность к их гибели, понимает, что до этих пор был безответственным человеком, и решает «расти», что означает принимать всю ответственность за себя, своих близких и не только… Здесь также возникает образ растущей немецкой нации, начавшей осознавать свою вину за погубленные человеческие жизни во время Второй мировой…

Роман заканчивается подведением итогов своего тридцатилетия и решимостью жить дальше уже осознающим свою ответственность за все происходящее..

…я счел бы себя счастливым, несмотря на боязнь и детские страшилки, возноси он вместе со мной не абсолютно чужих людей, а моих живых и мертвых друзей и родных: мою бедную матушку между Мацератом и Яном Бронски, седовласую мышку мамашу Тручински с детьми Гербертом, Густой, Фрицем, Марией, и зеленщика Греффа, и его распустеху Лину, и, разумеется, наставника Бебру, и грациозную Розвиту — словом, всех тех, кто обрамлял мое сомнительное бытие, тех, кого погубило мое бытие, — а вот наверху, там, где у эскалатора иссякали силы, я желал себе вместо полицейских нечто совсем противоположное страшной Черной кухарке: чтобы как гора высилась там моя бабушка Анна Коляйчек и чтобы после благополучного подъема она впустила меня и мою свиту под свои юбки, обратно в гору.

Теперь у меня больше не осталось слов, но я должен еще обдумать, что собирается делать Оскар, когда его неизбежно выпустят из специального лечебного учреждения. Женится? Останется холостым? Покинет страну? Вернется в натурщики? Приобретет каменоломню? Соберет учеников? Станет основателем новой секты? Все возможности, которые в наши дни предоставляются тридцатилетнему, следует серьезнейшим образом проверить, а чем их и проверять, как не моим барабаном?

Только сейчас после прочтения книги «Жестяной барабан», я начинаю понимать, почему с таким ожесточением велась борьба против Г. Грасса. Ведь его судили, пытались запретить книгу, над ним издевались все источники массовой информации, но он выжил и не перестал бороться, хотя и говорил с горечью, что ощущает себя «говорящим в пустыне».

В 2012 году он написал стихотворение, в очередной раз повергшее в шок всю управленческую «элиту» общества, привыкшую к своей безнаказанности.

ТО, О ЧЕМ ДОЛЖНО БЫТЬ СКАЗАНО
Гюнтер Грасс
(перевод с нем. Майнат Абдулаева)

Почему я молчу, зачем так долго замалчиваю
То, что и так очевидно и репетируется давно
в планах-играх, в конце которых
мы все, если выживем, превратимся в какие-то безмолвные скобки?
Это присвоенное самими себе право на упреждающий удар,
который может стереть с лица земли
покоренный неким хулиганом и
вынуждаемый к организованным ликованиям
иранский народ только потому, что
его власти якобы владеют атомной бомбой.

Но только почему я запрещаю себе
называть по имени ту, другую страну,
которая вот уже много лет, - хоть и тайно, —
но все-таки владеет изо дня в день нарастающим
ядерным потенциалом,
никем не контролируемым, потому что
никакого контроля она не допускает?
Всеобщее умалчивание фактов,
которому и мое молчание покорилось,
я воспринимаю, как тяжеловесную ложь
и ограничения, угрожающие наказанием,
как только это молчание будет нарушено,
потому что вердикт „антисемитизм“ наготове, об этом пишет wordyou.ru.

Но теперь, когда из моей страны,
которую день изо дня настигают ее собственные преступления,
которые невозможно ни с чем сравнить,
и из-за которых ей все время приходится отвечать,
под натянутой на проворные губы
маской „искупления вины“,
но на деле исключительно из-за выгоды,
поставляется в Израиль очередная подводная лодка,
чья задача состоит в том, чтобы умело направить
всеуничтожающие боеголовки туда,
где даже существование одной-единственной
атомной бомбы не доказано,
я говорю то, что должно быть сказано.

Но почему я молчал до сих пор?
Потому что считал, что мое происхождение,
скованное никогда не исправимым недостатком,
запрещает мне поставить страну Израиль,
с которой я связан и хочу быть связанным,
перед этим фактом.

Почему же тогда я сейчас говорю,
состарившийся, последними чернилами:
„Атомное государство Израиль подвергает
И без того хрупкий мир угрозе“?
Потому что следует сказать то,
что возможно уже завтра окажется слишком поздно;
еще и потому, что мы, - как немцы обремененные и без того достаточно, —
можем оказаться поставщиками преступления,
которые легко можно предвидеть,
из-за чего наше соучастие
никакими оправданиями невозможно будет искупить.
И еще признаюсь: я больше не молчу,
так как я устал от лицемерия Запада,
и потому еще, что остается еще надежда
на то, что, может быть, и многие другие захотят
освободиться от молчания
и тех, кто является причиной очевидной опасности,
призовут к отказу от насилия и
смогут настоять на том, чтобы
независимый и постоянный контроль
международных инстанций
над израильским атомным потенциалом
и над иранскими атомными станциями
правительствами обеих стран будет допущен.

Только так можно помочь всем,
Израильтянам и палестинцам,
более того, всем людям, которые в этом регионе,
оккупированном безумием,
живут в тесноте и ненависти,
и в конце концов всем нам тоже
только так можно помочь.
Услышьте, люди зов настоящего немца!!!

В Израиле к спорам вокруг стихотворения подключились первые лица. Премьер-министр страны Биньямин Нетаниягу заявил, что сравнение Израиля с Ираном, который отрицает Холокост и грозит уничтожить еврейское государство, очень мало говорит об Израиле и очень много о Грассе. Он не преминул напомнить, что писатель в течение 60 лет скрывал свою службу в войсках СС (Waffen-SS). По его словам, в этом контексте неудивительно, что Грасс видит в единственном еврейском государстве угрозу мировой стабильности. - Это Иран, а не Израиль, угрожает уничтожением других государств, поддерживает террористические организации, обстреливающие ракетами мирных граждан, побивает камнями женщин, вешает гомосексуалистов и жестоко угнетает десятки миллионов своих граждан».Глава МИД Израиля Авигдор Либерман раскритиковал произведение Гюнтера Грасса, призвав европейских лидеров осудить высказывания писателя, способные усилить антисемитские настроения. «В прошлом мы уже видели, как семена антисемитизма могут перерасти в пожар, угрожающий всему человечеству», - отметил дипломат.

Ну чем вам не Оскар с его жестяным барабаном… Да, настоящий писатель не может не соответствовать своим же созданным образам. И что тут скажешь, героические поступки всегда вызывают уважение и восхищение. А все те, кто выступил против стихотворения Г.Грасса между прочим, даже не понимая, также сделали свой выбор.

О чем говорит Грасс? О том, что перед законом совести должны быть все равны, а Израиль позволяет себе лгать, как всегда надевая на себя шкурку «овцы», они де ни при чем, «агрессивен» Иран, недавно на сентябрьском вебинаре мы разбирали Иудею-родину всех евреев , на котором очень четко было показано, что если государство, начиная с истоков своего создания, использовало принцип воровства, оно всегда будет «агрессором» по отношению к другим государствам, все также, как у людей, только в масштабах государства, потому что в основе лежит совершенно жуткий страх стать раскрытым и потерять все «нажитое непосильным трудом»…

«Немецкий писатель и нобелевский лауреат Гюнтер Грасс решил ответить на критику в адрес своего стихотворения, в котором он предупреждает об опасности антииранской политики Израиля. В новом интервью DPA Грасс заявил об отказе изменить мнение, напомнив, что считает превентивные удары, которыми Иерусалим угрожает Тегерану, недопустимыми, пишет Tagesspiegel.

Единственная ошибка, с которой готов согласиться автор, состоит в том, что он писал про Израиль в целом, а не про нынешнее израильское правительство. Он отметил, что к этой стране в целом испытывает глубокую симпатию. В интервью ARD Граcс отверг обвинения в антисемитизме. Он подчеркивает, что впервые так полно высказывается по этой проблеме и что критикует политику не только Израиля, но и Германии, власти которой продают вооружение еврейскому государству.